Пока он ставил «Фавна», Дягилеву нравился замысел, детали, композиция. Но за репетициями наблюдали приближенные, другие артисты. Они предрекали провал.

За несколько дней до начала парижских гастролей Сергей Павлович сказал, что балет нельзя выпускать, нужно менять всю хореографию.

Вацлав устроил скандал в ресторане «Сиро», в присутствии гостей.

– Я всё брошу и уйду из Русского балета! Но я ничего не изменю в своей постановке! Ты слушаешь, что говорят вокруг… Но ты не имеешь права поддаваться на эти разговоры! Ты должен исходить из требований истинного искусства!..

Дягилев возбужден не меньше.

– Я больше не могу так! Я распущу труппу. Я не могу стоять во главе труппы, где к моему голосу не прислушиваются и я не могу принимать решений. Вацлав еще мальчишка, ему двадцать один год!..

– Ему двадцать три.

– Он не хочет слушать ни слова критики! Я такое в Париже не покажу! Пусть Ваца так и знает! Это никакой не балет. Вы можете передать это своему брату, больше я с ним вести споры не намерен!..

Что делать? Тут явился Лев Бакст, руководитель художественный части.

– Это гениальное произведение, а вы идиоты, если этого не поняли. Вы увидите, Париж будет в диком восторге.

Дягилев сдался:

– Что ж, посмотрим… Попробуем.

Спектакль отыгран, звучат последние такты. В зале – гробовое молчание.

Дягилев вбежал за кулисы, крикнул, чтобы всё повторили еще раз. Мы встали в позиции.

Занавес снова раскрылся, музыка вступила.

Нижинский повернулся к залу.

Юноша-фавн отдыхал на пригорке, увидел нимф, спешащих к ручью, погнался за ними. Одна обронила газовый шарф. Он поднял.

Шесть секунд плавного, тягучего движения, будто во сне – обрывок кадра. Всё, что сохранила кинопленка.

Зал взорвался криками и грохотом. Это был сумасшедший, оглушительный фурор!

Чудо – приближение к Богу. Для тех, кто видит. Но какова цена для тех, кто совершает чудо? Или для того, кто сам отчасти – бог?

Ольга ходила на рынок. Сказала, что кошки и собаки совсем исчезли с улиц, но остались крысы. Затем, помолчав, добавила, что давно не видела детей.

Дети перестали рождаться – вечная зима. Человечество погибнет с последним поколением. Пусть, мы это заслужили.

«Но куда делись дети, рожденные до катастрофы?» – спросила она.

– Видимо, их прячут родители. Дети лежат в своих домах, в нагретых кроватях. Их не отпускают на улицу, где снег, пожары, болезнь… Как тот мальчик, сын ресторатора, которого родители прятали в спальне.

Ольга промолчала. Мне не понравился ее взгляд.

– Видимо, наш гость – Восточный принц, как называет его Ольга – больше не придет. Это к лучшему. Я не могу ему доверять.

– Отчего?

– В жизни осталось слишком мало подлинных вещей. В конце истории человек оказался в мире подделок. Искусственный разум, фальшивая красота. Бриллианты из кварца, клубника из формалина, икра из нефти, шиншилла из кролика…

– Кролик из шляпы…

– Только балет нельзя подделать. Художник не может лгать.

– Все лгут.

– Ты не слышишь меня! Как лебедей кормят хлебом, так разламываешь, крошишь свою душу – вот здесь, у кромки сцены, как у кромки воды… Беспощадный балет. Каждый раз как жертвоприношение. Жрец в колпаке из перьев, с кривым обсидиановым ножом. Склонился над тобой, чтобы вырезать сердце…

– Мне страшно. Отчего-то сегодня мне стало страшно.

– Послать телеграмму: «Серж, мне очень плохо. Приезжай скорее».

– Забыть ссоры. Простить обиды. Всё вернуть.

– Приедет, ни о чем не расспрашивая. Поезд. Венеция.

– Каждое утро, в любую погоду, осматривать город, вдоль Большого канала, церкви, Санта Мария дель Салюте, музей Академии.