Вова вновь обрывает телефон звонками.

— Привет, — вздыхаю тихонько. — Прости меня за всё. Я компенсирую затраты на свадьбу. 

На том конце слышится недовольное пыхтение.

— Я поступила ужасно, — продолжаю, только бы не молчать.

Пыхтение усиливается.

— Мне очень стыдно, но…

Осекаюсь на фразе «Мы чуть не совершили громадную ошибку». Вряд ли Вове понравиться ощущать себя человеком, который был всего лишь ошибкой.

— Свадьбу отменять не стали, — пасмурно произносит он. — Друзьям всё равно, где нажираться, да и еде нечего пропадать. Коттедж оплачен до завтрашнего утра. Пусть люди развлекаются.

Я хмыкаю, свободной рукой стягивая с себя тугую ткань. Вова во всем такой: прагматичный реалист. Другой бы свернул торжество и убежал вслед за невестой, а этот рассчитал все «за» и «против» и решил остаться.

Наверное, это было одной из причин того, почему я испугалась становиться женой Вовы. Мне хотелось сумасбродства. Хоть капельку. Чуточку. Но разве прокурор округа, человек не последних кругов, может позволить себе дурачиться?

Да у нас даже свидания были распланированы на десять шагов вперед.

— Спасибо за понимание, Вов. Ты должен злиться…

— Я не злюсь. Когда ты вернешься? — спрашивает ровно.

— В смысле… вернусь?

Так и застываю в одном рукаве, не решаясь стянуть его с себя.

— Домой когда приедешь? — уточняет ворчливо. — Вечером или завтра с утра? Мне ждать тебя или ложиться спать?

— Вов, ты не понимаешь? Мы расстаемся. Окончательно. Не будет не только свадьбы, но и отношений.

Вместо ответа — ещё более пасмурное пыхтение. Что-то пошло не по плану, заготовленному Вовой (он думал, что я сбежала со свадьбы чисто из вредности?!), и он начинает беситься.

— Давай обсудим это позже. Я заеду завтра.

Он вешает трубку, а я устало плюхаюсь на диван. Платье, конечно, восстановлению не подлежит. Измято, изодрано, заляпано грязью. Только выбросить, причем темной-темной ночью, ибо с ним даже на помойке стыдно появляться.

 Следующие двадцать минут я отвечаю на все звонки. Маме, бабушкам, дедушкам, родне со стороны Вовы. Извиняюсь перед каждым. Многим уже, впрочем, на мои извинения начхать — они пьяны в стельку. Другие охают и ахают, но не возмущаются.

Только вот несостоявшаяся свекровь говорит:

— Чтоб ты сдохла, испортила моему Вовочке весь праздник, — и бросает трубку.

Такое чувство, что праздника был достоин только Вовочка. Да и ладно.

Последними я звоню своим подружкам. Уля с Дашей сами предлагают приехать, да ещё и с вином (которое честно умыкнули с застолья, так как знали о моей любви к нему). В общем, пусть свадьба и отменилась, но ничто не помешает мне отпраздновать.

— Ну и что с тобой случилось? — удивляется Уля.

Она разливает вино по бокалам, и мы выпиваем, не чокаясь.

— Не знаю. Как отрезало. Осознала, что Вова — не мой человек. Мне с ним душно, понимаете? — в доказательство оттягиваю ворот водолазки, будто бы само воспоминание о женихе сдавливает горло. — Я каждый раз успокаивала себя: ничего страшного, стерпится, слюбится. А не стерпится ведь…

— И ты просто уехала? — Дашка качает головой.

— Не совсем. На самом деле, меня украл Кондратьев Дима.

— Чего-чего? — Уля морщит брови. — Это кто?

— Это тип, который был их фотографом, — подсказывает Дашка.

— Был, а потом позвал якобы на фотосессию, увез за десять километров от коттеджа и начал рассказывать, что я достойна большего. Я сначала психанула, послала его на фиг, — Дашка одобрительно хмыкает на эти мои слова, —  а потом подумала… Он ведь прав! Спасибо ему за похищение. Оно прочистило мне мозги.