По глазам резануло так, что Людмила снова зажмурилась, мечтая, чтобы всё оказалось лишь сном, побочным эффектом, допустим, от слишком крепкого кофе натощак, но звонкий возбуждённый голос оборвал её мечту на излёте.

– Охренеть! Нет, просто охренеть! Тётушка, вы это видели? Я не сплю?

– Я, по ходу, точно сплю, – недовольно проворчала женщина и, по-старушечьи кряхтя, встала  на колени. – Это что вообще было?

– Я помогу, – мальчишка кинулся к ней, заискивающе глядя в глаза. – Охотник, прикиньте! Мне пока ещё ни с одним сталкиваться не приходилось... Но я вам скажу, это... это... Ух! Я чуть в штаны не наделал от страху, только не говорите никому, лады?... Жуть. В учебниках они совсем не такие, да и на тренажёрах разве натренируешься. К такому приготовиться, по-моему, вообще невозможно... А я ещё злился, когда меня препод три раза на пересдачу гонял… Спасибо, что предупредили, а то конец бы мне...

Мальчишка тараторил и тараторил, а Люда по-прежнему ничего не понимала, словно вдруг забыла напрочь родной язык. Парень произносил вроде бы знакомые слова, но смысла в них женщина не улавливала, и от этого стало вдруг так страшно, что несчастная жертва ранней побудки вдруг судорожно всхлипнула и тихонечко заскулила. Тяпа зарычал, а  Рыжий замолк и заискивающе заглянул женщине в глаза:

– Сильно испугались, да? – участливо спросил он. – Ничего не болит?

– Душа болит, – Людмила громко вздохнула, потёрла лицо руками и брезгливо, двумя пальцами, оттянула от ледяного запястья мокрый рукав пуховика.

– В каком смысле? – веера добела выгоревших на кончиках ресниц недоумённо вспорхнули, и Люда даже на минуточку позавидовала порождению своей галлюцинации: за такие ресницы можно и дьяволу душу продать.

Чёрт! Тьфу-тьфу-тьфу!

– В том смысле, – пояснила, зверея просто от всей ситуации и своей непонятной реакции на неё, в первую очередь, – что мне самое время в больницу для душевнобольных. Или где там держат тех, кто разговаривает с незнакомцами.

– СебАстьян я, – торопливо представился он, тем самым дав понять Людмиле, что Булгакова он не читал. И намёк на своё демоническое происхождение в словах женщины не уловил.

– А я читала, что демоны и разные там монстры ада вот так вот просто своих имен незнакомцам не называют, – протянула она, а Себастьян обиделся.

– Зачем вы так? – насупился и почесал пальцем с обгрызенным ногтем веснушчатый нос. – Ну, забыл я поставить экранку, с кем не бывает? Папаня мне, само собой, всыпет за это упущение, но вы же не пострадали. Не пострадали же?..

Людмила с интересом подумала о том, что незнакомый ей папаня только и занимается тем, что всыпает неугомонному чаду по тому или иному поводу. (А чадо эти самые поводы предоставляет, судя по всему, весьма регулярно). Нелегкий труд, это женщина знала по себе. Четверо детей дома и ещё маленькая толпа троглодитов на работе – тут хочешь не хочешь, а воспылаешь сочувствием к каждому «всыпателю», даже к тому, кто породил демона ада. Или не ада?

– Не пострадала, – Люда нащупала глазами мусорный бак, стоявший слегка в стороне от дорожки, на которой они остановились, и побрела выбрасывать сигареты. По крайней мере, одно слово, которое она дала себе и Богу этим безумным утром, женщина собиралась сдержать.

– Ну, вот, – мальчишка с удивлением посмотрел на странное животное, похожее на собаку, которое смешно на него скалилось, и потащился за женщиной. – Сами говорите, что не пострадали, и сами же обзываетесь. Видите же, что я не из ада. Разве вы бы сейчас могли говорить, если бы я вырвался из подвала? Сомневаюсь... И вообще, за оскорбление членов правящей фамилии, согласно Всемирным правам человека и демона, положен весьма нешуточный штраф.