Объятия парочки длились неприлично долго, а когда мама потянулась к его губам, глаза мои округлились от шока.
Нет, я знаю, что такое французский поцелуй и даже в курсе, что такое секс, я взращена в век интернета и свободной любви, но когда это делает твоя мама, и не с твоим отцом, а каким-то уродом разбившим вашу славную семью...
- А можно я пойду уже в свою комнату? - вышло резче, чем хотелось. Ну, правда, тошнит.
- Конечно, дорогая. Идём, я тебе её покажу, - раскрасневшаяся мама отрывается от Виктора и кивает на лестницу, ведущую наверх.
Даже ведь не попыталась сделать вид, что она здесь тоже впервые...
Не могу я принять это. Пока - не могу.
Мы поднимаемся на второй этаж и бредём в самый конец коридора. Я не смотрю по сторонам, мне плевать на окружающую обстановку, картины и прочую хреноматрицу. Я просто хочу уединиться и не видеть сейчас свою мать.
- Вот, посмотри какая прелесть. Тут собственная ванная и чу́дный балкончик. Когда нет тумана, открывается восхитительный вид на горы. Хочешь, я покажу тебе...
- Спасибо, разберусь, - захлопываю перед её лицом дверь. Не слишком вежливо, знаю, но не могу пересилить себя и делать вид, что всё нормально.
Какое-то время просто стою подперев спиной дверь и смотрю на бушующую за окном стихию. В руках лямка вымокшего дорожного рюкзака, к щекам мерзко прилипли сосульки волос, и именно этот факт заставляет отмереть. Ненавижу мокрые волосы. Особенно намоченные дождём.
Я знаю, что мне поможет - горячая ванна. Она помогает в любой непонятной ситуации. Не представляю, где находятся мои гели и пенки, наверное, где-то на дне чемодана, а он сиротливо стоит внизу. И чёрт с ними. Чёрт со всем, что здесь творится. Если не можешь изменить ситуацию, измени к ней отношение.
Видишь, мама, а ты говорила, что все эти мои "онлайн тренинги по управлению гневом и прочая муть" выброшенные на ветер деньги.
Достаю из рюкзака каким-то чудом оказавшееся там полотенце и, скользнув равнодушным взглядом по валяющемуся в углу футбольному мячу (Витюша спортсмен?), захожу в "собственную" ванную, которая оказалась на редкость посторной. Что не могло не обрадовать. Хоть один лучик света в этом царстве мрака. В детстве папа называл меня лягушкой, потому что я могла часами плескаться в остывшей воде и мне никогда не надоедало.
Папа, как он там сейчас... От мысли, что он сидит там один в стенах опустевшей квартиры на Фонтанке становится тошно.
Надо позвонить ему вечером. Если решусь, конечно. Почему-то себя я тоже автоматически чувствую предательницей. Словно это я, а не мама, приняла решение перевернуть наши жизни вверх тормашками.
Пролежав, наверное, не меньше сорока минут в горячей воде, выбираюсь, наконец, из ванны и по ошибке снимаю с крючка вместо своего полотенца - большое банное с красной витеватой буквой "Э". Что означает эта "Э" меня совершенно не волнует, а вот валяющийся под раковиной одноразовый станок Джиллет интересует куда больше...
Неужели Витюша бреется в этой ванной? Боже, пусть это будет хотя бы лицо. Поддеваю пальцем ноги бритву и заталкиваю с глаз долой под корзину для белья.
Фу-у... Всё-таки плохо иметь богатую фантазию.
Отжав как следует волосы и обмотав вокруг груди полотенце, выхожу обратно в комнату и от нечего делать впервые как следует оглядываюсь по сторонам.
Если отбросить антипатию в принципе связанную со всем, что касается Виктора, то комнатка действительно ничего так. Не слишком большая, но уютная. Добротная кровать, тумбочка, шкаф-купе почти во всю стену. Напротив входной двери - дверь-слайд ведущая на балкон. Выходить в такой дождь на улицу совсем не хочется, поэтому я просто раздвигаю пальцами ламели жалюзи и выглядываю в окно, но не вижу ровным счётом ничего, кроме серой пелены ливня и размытого пятна, похожего на плетёное из ротанга кресла.