Но, если покорится… Нет большего кайфа. 

Двигаюсь дальше, прямо к промежности, прикрытой маленькими трусиками. Вздрагивает  опять. Не двигается. Еще раз. Посильнее, понаглее. Пальцами вверх и вниз. Сдавленное аханье. Влажные пальцы. 

Бляяяяяяя…

– Лада Леонидовна, ты же понимаешь, что я делаю, да? 

Кивает. 

Это смотрится смешно, учитывая, что так и не повернулась ко мне. Но ладно. 

– И ты понимаешь, к чему все идет, да? 

Опять кивает. 

Встаю, наваливаюсь сверху, но мягко, не придавливаю, отжимаюсь на кулаках. 

– Повернись. 

Поворачивается. И я умираю в который раз за этот гребанный день. За эти гребанные три дня. Потому что ее шоколадные глаза полны слез. И губы дрожат. Мокрые. И  смотрит она на меня так, что одновременно яйца поджимаются от похоти и сердце заходится от тревоги и непонимания. 

Невозможный коктейль эмоций! Бешеный!

– Почему, Лада? 

Согласен, вопрос странный и неоднозначный. Почему плачешь? Почему не сопротивляешься? Почему позвала? Почему разрешила? Почему не давала? 

Да все сразу, бляха муха! Все! Сразу!

– Не спрашивайте меня, пожалуйста, – шепчет тихо, а потом… Тянется к губам. Сама. Прижимается со стоном, таким глубоким, грудным, словно все это время сдерживалась, умирала. И теперь освобождается от напряга, от чего-то невероятно болезненного. 

Я бы в другой раз подумал, надо ли мне это дерьмо. Потому что не надо. Но это в другой раз. Не сейчас. 

Сейчас меня кроет. Причем, не так , как обычно, не так, как до этого. Очень непривычно кроет. Мягко, но наглухо. 

Словно чем-то тяжелым ударило по голове. Тяжелым, но  не острым, не твердым. А таким, обволакивающим. 

Отчего сразу ни одной мысли  нет, только ощущения. Ее мокрых губ, соленых от слез, распухших, мягких. Ее тихих всхлипов , вдохов с присвистом, когда шею целую, когда ворот халата распахиваю. И замираю, глядя на роскошь в простом белье. Я еще в первый раз заценил, чуть в брюки не кончил, только от вида невероятно красивой груди, немного смугловатой с золотом кожи, наверняка, вкусной.

Вот сейчас и проверю. 

Прикусываю торчащий сосок прямо через белье. И ответом мне служит судорожный выдох и крупная дрожь по всему телу. Такая, словно для нее это в первый раз. Словно никто никогда не трогал ее так, не целовал эту невероятную грудь, не всасывал эти крупные, красивые соски… 

Это, конечно, не так, но сейчас я не собираюсь отвлекаться, прикидывая, кому еще она дарила свои сладкие эмоции. Нет уж. 

Сейчас это все мое. Только мое. 

И я кайфую, не задумываясь о причинах этого неожиданно щедрого подарка. 

Распахиваю халат. Потому что мне нужно больше. Гладкий животик, словно у нерожавшей женщины.

Упругий и в то же время мягкий. Любой гребанной инста-модели фору даст. Малышка, ты могла бы зашибать миллионы только на своём теле. 

Что ты забыла в провинции, малышка? 

Целую, облизываю, прикусываю от остроты эмоций кожу возле пупка. 

– Боже… – выдох опять, пальчики неуверенно мне по волосам. Давай, Лада, смелей… Сегодня можно. Я тебе разрешу. Ты же мне все разрешишь? Ведь так? 

Надо бы, конечно, спросить. А то вдруг классификатор сержанта оправдает себя, и ты в самый ответственный момент взбрыкнешь… Хотя, если ты в самый ответственный момент взбрыкнешь… Это не классификатор сержанта. Это , значит, я – дурак, не умеющий отключить женщине мозг в такой ситуации. И тогда все заслужено будет. 

Но про это не думаем. Верим в свои силы. 

И движемся ниже. 

К простому нижнему белью, обтянувшему самую роскошную задницу из всех, кто я видел когда-либо. 

Здесь тоже сначала через ткань. Аккуратно, чтоб не спугнуть. Дрожит. Хорошо…