— Короче, — Макс устраивается на соседнем сиденье и диктует первый адрес, — начнём с этого клуба.

— Зачем? Роман же ясно дал понять, туда только своих пускают. И с чего нам этот Авдеев поверить должен?

— С того, что я его знаю, — Макс цокает языком.

— М-да, знакомцы у тебя! — с подозрением кошусь на безопасника. Ему, как и мне под сорокет, в криминале никогда замешан не был.

— Не боись. Мы с ним краями всегда.

— Но с чего вдруг Авдеев тебя послушает?

— Честно?

— Честно.

— А я Авдееву свой в некотором роде, — ухмыляется Макс. — Лёха, Царствие небесное, с ним в девяностые не просто друганы были, а в бригаде одной состояли. Сейчас наберу его.

— Лёха — брат твой?

— Да. Меня все его друзья знали и до сих пор помнят. Поздравляем друг друга с праздниками иногда.

— И, стесняюсь спросить, с чем ты среди ночи хочешь Авдеева поздравить?

Макс смотрит на часы:

— И правда ночь-полночь. Слушай, Никит, давай так: если Авдеева в клубе нет, закажем там девочку. Опишешь Миру.

— А если приведут не её?

— Скажем, не понравилась и поедем в другой клуб. Делов-то! Ты пойми, сразу ва-банк идти нельзя.

— Вдруг Шакал с ней вообще не в клубе развлекается?

— Его всегда больше деньги интересовали, а не малолетки. Никто нам контакты Шакала не сольёт, но ведь могут и запрос ему кинуть.

— Мерзость! Работорговля какая-то. — Бью по рулю ладонями: — Девчонку малолетку увезли! Через ментов-то не быстрее будет?

— Ха! Наивный ты, Никита Петрович. В розыск должна подать мать — раз, в машину Мира села сама — два.

— А если сказать, не сама? Номер машины есть.

— Ну и чего ты добьёшься? Даже, предположим, менты согласятся взять это дело — один из ста. Пробьют Шакала по базам. Если он по УДО вышел, значит, ходит отмечаться. Причём в глазах закона и по документам никакой он не Шакал, а, допустим, Пупкин Еремей Макарович, добропорядочный гражданин, сварщик третьего разряда. Примчимся мы на адрес, а Шакал дома один почивает или с Мирой пьёт напитки вкусные.

— Если пьёт, так и возьмут его тёпленьким, — кипячусь я. — Она ж дурочка несмышлёная.

Макс одним махом рушит мои доводы.

— Дурочка, Никита, диагноз в её возрасте. Ей ведь восемнадцать, и она вольна делать что угодно и с кем угодно. К тому же, повторяю, к Шакалу она села в машину добровольно. А вот к тебе у органов могут возникнуть вопросы.

— Ты прав. С самого начало надо было по-людски разбираться. Дай-ка я Регине позвоню, — набираю номер Мириной мамы, она не сразу подходит к телефону. Спохватившись, смотрю на часы — уже за полночь. Хочу сбросить звонок, но в трубке раздаётся томный голос. Судя по музыке и голосам, Регина не одна. Начинаю без обиняков: — Ваша дочь вернулась?

— Я не дома, — растерянно отвечает Регина, но тут же берёт себя в руки: — И что за допрос среди ночи?

— То есть ваша дочь сбежала, и вы тут же отправились в загул?

— Никита Петрович, дорогой, — выдыхает Регина в трубку. — Я так разочарована её поступком… Мне тоже нужна поддержка. Подружки вот вытащили развеяться.

Хочется пожелать ей схватить французский насморк[1], кукушка, а не мать! Говорю, едва сдерживая гнев:

— Не забудьте меня набрать, если она позвонит или появится.

— Да-да, я помню! — клянётся Регина и цыкает на кого-то. Слышится мужской шёпот, но слов не разобрать. Сбрасываю звонок и вылетаю на Тучков мост. — Макс, ну как так? Мы два абсолютно посторонних мужика носимся среди ночи, как курицы-наседки в поисках глупой цыпы, а её мамаша отправилась кутить с друзьями.

Макс зевает, прикрыв ладонью рот:

— Так, может, по домам?

— Нет! Я этого так не оставлю. — Передо мной встаёт образ Миры. Не похожа она на девочку лёгкого поведения. Скорее малышка росла папочкиным цветочком, как моя Марина. И мой долг перед Серёгой и самим собой не дать никому сорвать и растоптать этот цветок.