В глаза бросается коробка. Что это еще за хрень? Шоколадные колечки. Хочется застонать, но вместо этого просто закрываю дверцу шкафа. Я больше не хочу ни кофе, ни фиников. Ухожу в спальню. Сюда она еще не добралась. Здесь пока нет никаких ее следов. Но взгляд все равно скользит по комнате. Все лежит на своих местах. Покрывало не смято. Ничего лишнего. Становится спокойнее. Сюда ей не добраться. Руки переломаю. И ноги заодно.

Утром первым делом я вызываю клининговую компанию. Хотя не уверен, что после их ухода это чудовище снова не устроит в моей квартире срач. До сих пор из головы не выходит ее вчерашняя выходка. Она даже не подумала извиниться и исправиться. Просто устроила демарш, который бесит меня до сих пор. Ненавижу! Хочется придушить ее, выкинуть в окно, утопить. И никогда ничего о ней не знать.

Виски сжимает тупая боль. Каждая мышца в моем теле напряжена настолько, что еще чуть-чуть и лопнет. Звонок по внутренней связи. Отвечаю не сразу – сначала обдумываю, стоит ли.

– Марк Александрович, к Вам Антон Павлович, – сообщает Регина.

Я не хочу его видеть, поэтому не спешу.

– Марк Александрович? – осторожно спрашивает мой секретарь.

– Пусть войдет, – вздыхаю недовольно.

Его ладонь влажная. После рукопожатия хочется вытереть свою, но сдерживаюсь, хотя все время отвлекаюсь на это неприятное ощущение.

– Марк Александрович, я связался с органами опеки. Дело в том, что я никогда этим не занимался, поэтому решил сначала изучить вопрос, – начинает он неуверенно.

Я смотрю на него и мне хочется его поторопить.

– Так как Алисе уже больше четырнадцати лет, то Вы не можете оформить над ней опекунство.

То есть? Сейчас дети после четырнадцати настолько самостоятельны, что не нуждаются в законных представителях? Похоже, я отстал от жизни.

– Вы можете оформить попечительство.

– ?

– По сути это та же опека, но Вы не являетесь законным представителем ребенка. Вы просто даете согласие на совершение им сделок. Естественно, речь о крупных сделках, не бытовых.

– В чем смысл? – не понимаю я.

– Смысл в том, что ребенок старше четырнадцати лет имеет определенные права, но еще несовершеннолетний.

– Окей. Пусть будет попечительство, – киваю, но чувствую, что проблема не в этом. Терпеть не могу, когда важную информацию выдают по частям.

– Есть ряд процедур, через которые Вам придется в связи с этим пройти, – в его голосе осторожность. Мне это не нравится.

– Каких процедур? – наклоняю голову.

– Осмотр Вашего места жительства на предмет социально-бытовых условий. Еще Вам придется пройти ряд врачей, чтобы удостовериться, что Вы здоровы. Собрать документы. Ну и согласие самой девочки.

В кабинете застывает тишина. Я смотрю на юриста, он, не мигая, – на меня. Мне хочется послать и его и всю эту историю с попечительством к черту. Не собираюсь проходить никаких врачей и уж тем более не пущу никого постороннего к себе в квартиру. А согласие девчонки… Может и не соглашаться, мне же проще.

– Антон Павлович, Вы можете решить этот вопрос иначе?

Он понимает, что я имею в виду.

– Я попробую, – медленно кивает.

– Вы же понимаете, что у меня нет времени обходить все круги ада нашей бюрократии?

– Понимаю.

– Я рад. И жду от Вас готовые документы на мое попечительство. Все расходы, естественно, за мой счет.

– Конечно, – на его лбу выступает испарина.

– Вы можете идти, Антон Павлович.

Можно подумать, что это я заинтересован посадить себе на шею ненавистную девчонку, а не государство пристроить сиротку в добрые руки. Ну, мои руки, конечно, далеко не добрые, но и государству не очень хочется содержать за свой счет очередного нахлебника. Так к чему все эти препоны и сложности?