Невесты бывают немного… тревожными.

Иногда я ощущаю себя акушеркой, которая то и дело кричит: «Дыши!».

– Да, пионы слишком банальные.

Я не говорю ей о том, что ранункулюсы недалеко от них ушли в своей оригинальности, потому что, если честно, в последние дни мне лень разговаривать. Однако мой мозг отказывается отдыхать и постоянно подбрасывает новую почву для размышлений.

Все они связаны с Натаниэлем, укуси его за задницу пчела, Фриманом. Он выглядел… живым, и почти что счастливым. В его глазах и поведении все еще прослеживался фальшивый блеск, но, наверное, это была самая правдивая версия этого человека. Или же он стал еще профессиональнее прятаться за своей маской. А может быть, таинственная Хоуп навела порядок там, где я была бессильна.

Не знаю, жена ли она ему или же просто девушка. На его руке не было кольца, но, зная Натаниэля, он мог потерять его в день свадьбы, поэтому делать выводы по данному наблюдению бесполезно.

Господи, почему я вообще думаю об этом?

Было бы преуменьшением века, если бы я сказала, что эта встреча не оказала на меня никакого влияния. Каждое слово и движение Натаниэля засели в голове так глубоко, что превратили меня в девочку тринадцати лет. Я думала – нет, была уверена, – что этот человек полностью и безвозвратно удален из галереи моих воспоминаний. Даже в папке «недавно удаленные» его тоже давным-давно нет. Но видимо, мой мозг все-таки сделал резервную копию и спрятал ее за семью замками.

Двенадцать лет назад 

Я не отрываю глаз от парня на другом конце столовой. Не могу прекратить смотреть на него ни за обедом, ни в школьных коридорах, ни на заднем дворе его дома, около которого прохожу каждое утро и вечер. Естественно, специально. Его дом совсем мне не по пути, но я упорно продолжаю ходить маршрутом под названием «Натаниэль Фриман». Опасной дорогой, которая каждый раз заставляет мое сердце подпрыгивать на кочках, а затем улетать в кювет, разбиваясь в дребезги. 

Я слышала о первой любви. Говорят, она безжалостна, зла и бесстыдна, несмотря на свою искренность и девственную чистоту. Говорят, что она возносит тебя до небес, а затем резко отправляет на землю без парашюта. Все, кто утверждает это, абсолютно правы. Единственное, что они забывают уточнить – этого никак не избежать.

Больше всего на свете, я хотела бы его не любить. Не тянуться за его улыбкой, как подсолнух к солнечному свету. Не позволять сердцебиению разгоняться до скорости гоночного автомобиля еще до того, как я услышу его имя. Но первая безответная любовь глуха и слепа, ей плевать, что мне больно от каждой мысли о нем. Она продолжает вгрызаться все глубже и сильнее, заставляя меня терять контроль.

Я даже не помню, когда это началось. Возможно, в тот момент, когда мы с Харви впервые пришли в эту школу два года назад. Возможно, когда я обнаружила, что новый одноклассник брата живет не так далеко от нашего дома. Возможно, в тот день, когда мой велосипед сам собой проехал мимо его двора.

В тот вечер Натаниэль сидел на пороге, сжимая свои кудри так сильно, что мне казалось еще чуть-чуть, и он их вырвет. Его голова была опущена, взгляд устремлен на потускневшую краску деревянных ступеней. Казалось, что он разрывался между улицей и домом. От него исходили волны сдерживаемой агрессии вперемешку с отчаянием. 

Я с визгом затормозила, шины велосипеда оставили за собой серые полосы на асфальте. Они соответствовали цвету синяков от усталости под глазами Натаниэля.

Когда он поднял голову, мне стало ужасно неловко, потому что я нарушала его давящую тишину. Что-то личное, принадлежащее только ему. Гнев, отчаяние, одиночество и… слабость. Все это читалось в его ауре, окутавшей меня, как туман. В налитых болью глазах Натаниэля мелькнул страх, словно он до ужаса испугался, что кто-то заметил и, что главное – сумел увидеть его совершенно оголенного и беззащитного. Я могла рассмотреть высохшие белесые дорожки от соленых слез на щеках парня, почувствовать горечь, плещущуюся в нем.