- С-слова? - полностью был сбит с толку отец, даже перестав ходить по комнате.

- Слова, - уже тише прошептала я, понимая, что снова теряю сознание. - Испачкавшись раз, чистое от грязного уже не отличишь. Это были твои слова. Помнишь день, когда я поругалась с соседским мальчиком и хотела пристрелить его? Тогда ты научил меня этому. К тому же... Со мной был Огонек. Он хороший. Защищал меня. И работа была. Я выучила множество духовных техник. Жаль... что все... было... впустую...

Наверное, я многое еще сказать хотела, но мягкое беспамятство обернулось вокруг, обнимая за плечи, закрывая глаза и уши. Здесь больше не осталось тревог и волнений. Здесь больше не осталось желаний и сомнений. Покой - это место, где нет света и звука.

Покой - это смерть.

Временами тьма рассеивалась, и тогда мне казалось, что кто-то поднял меня на руки и понес куда-то. Иногда казалось, что вокруг горит огонь и кто-то бродит совсем рядом. Мне даже показалось, что я слышу наполненные ужасом и болью крики людей, среди которых безошибочно узнала голос тетушки и ее служанки. Они молили о пощаде. Почему мне все еще должно быть дело до всего этого? Я просто хочу утонуть во тьме, что так милосердна, но даже этой малости я не удостоилась.

Палящая сила обожгла душу, и в грудь будто солнце опустили. Подобно зернышку размером с Небеса, оно пустило корни, вплетаясь в меня и растворяя ласковую тьму в обжигающем пламени. Прорастая, семя требует полива, и мощная тяжелая сила извне с готовностью потекла внутрь, питая корни, заставляя стебли прорастать вдоль моих вен и растворяя разум в огненном шторме невыносимой боли.

Казалось, прошла целая вечность, когда лица коснулись холодные ладони.

- Эра, дочка, открой глаза. Пожалуйста, родная, ты слышишь? Эра? - звал отец, заставляя меня пробудиться. Его голос дрожал, а на мне на ладонь упала пара теплых капель.

Медленно, словно нехотя, веки раскрылись, и я увидела потолок родного дома. Кажется, мы находимся в главном зале. Свечи в напольных канделябрах разгоняли мрак ночи, и я не знала, который сейчас день, но отчетливо помнила слова лекаря, что до заката мне не дожить. Похоже, случилось какое-то чудо?

- Папа... Ты плачешь? Тебе... грустно? - Мой голос звучал тихо, потому что было немного тяжело разговаривать. Во рту пересохло, и каждый звук давался с трудом.

- Дочка! Доченька! Очнулась! Наконец-то. Наконец-то... Нет, мне не грустно, это от радости. Я так рад, Эра. Я так рад! Скажи, ты чувствуешь ноги? Можешь пошевелить рукой? У тебя болит где-нибудь?

- Я... нет. Мне не больно, и ноги чувствую. Только... устала очень, - шепотом пожаловалась я, сгибая в локте руку и чувствуя холод пола ногами и спиной. - И пить хочется.

- Какое счастье, боги, какое счастье, - бормотал отец, вытирая слезы рукавом и решительно куда-то уходя. Вернулся он очень быстро и тут же приподнял меня одной рукой за плечи, а второй поднес ко рту чашку с водой. - Вот, выпей. Осторожно, не торопись.

Вода потекла в рот, и словно оазис расцвел в пустыне. Не слушая предостережений, я жадно пила воду, что была слаще фруктов и желаннее воздуха. Перед глазами начало проясняться, и первым, что я увидела, была рука, что держала серебряную чашку. Она была испачкана в засохшей крови.

- Папа, ты ранен? - пытаясь сесть самостоятельно, обеспокоенно спросила я.

- Нет, родная, нет, - поспешно ответил он.

- Но кровь... - нахмурилась я.

- Это... не моя, - замявшись, все же сказал папа.

Не его? Ничего не понимая, я обернулась, осматриваясь вокруг, но тут же на глаза легла рука: