В музее не было драгоценностей, они уже давно хранились в сокровищнице – только картины и мраморные скульптуры. Мы прошлись по залу, подруга рассказывала о художниках, писавших полотна, о скульпторах и других великих мастерах эпохи Дане. Мы посмотрели статую святого Франциска, он неизменно был с верным Волком. А потом дошли и до святой Амелии. Обычно ее изображают крупной, кудрявой южанкой, одной или в паре со святым Франциском. Но здесь она была другой. Хрупкая, изящная, прямые волосы до пояса, в традиционном такессийском наряде – высоких сапогах и длинной тунике. Рядом стоял большой дикий кот, мой кот! Только у меня котенок…

– Вероник, кто это? – Я подошла к статуе и погладила. Пальцы ласкали теплый мрамор – удивительно, точь-в-точь как настоящий.

– Это такессийский ирбис – символ династии Нордин. Странно, что жительница северного герцогства этого не знает, – ответил знакомый голос.

– Не узнала. – Я убрала руку. Что он здесь делает? Почему не ушел вместе с остальными?

– Вероник, спасибо за увлекательную экскурсию! – Я искренне поблагодарила подругу.

– Неужели можем идти? Элиас, ты с нами? Мы – получать стипендию.

– Нет, я уже оформил ее в фонд пострадавших при обвале Западной шахты.

Какое благородство! Почему я становлюсь такой колючей, когда он рядом?

– До завтра!

– Всего хорошего, Вероник, мадмуазель Нюгрен. – Он кивнул и вышел, не дожидаясь ответа.

– Знаешь, я впервые вижу Элиаса таким, а ведь мы росли рядом…

– Каким таким?

– Неравнодушным. В нашей компании у него есть прозвище – «ледышка». С самого детства его ничто не могло вывести из себя. Все университетские дети пытались растормошить Белами, безуспешно, как ты понимаешь. А сегодня он удивил меня. Кажется, я догадываюсь, в чем, вернее в ком, причина. – И она лукаво улыбнулась.

– Вот уж не думаю, я тут совершенно ни при чем. Уверена, лучше для меня будет держаться от него подальше.

Мы еще немного подискутировали, Вероник доказывала мне, что нет ничего плохого в дружбе с первыми лицами государства. Вот только я знала, что это не так. Боль от утраты полоснула ножом. Софи… Почему ты не послушала меня? Зачем согласилась на унизительную роль содержанки при герцогском наследнике? Ревность ли стала причиной твоей гибели?

– Беги, спасайся! Прошу! – Кровь тонкой стрункой вытекает из прокушенной губы, последний вздох, и ее больше нет. Только страх, животный страх – сквозь пелену слез я вижу убийцу.

– Распишитесь, ваши двести франков. – Прошлое держало меня, я не сразу поняла, что мне сказали.

– Сколько? Это за полгода?

– Это месячное довольствие. Мадмуазель Нюгрен, вы зачислены в Дипломатический корпус, чему вы удивляетесь? – Я не удивляюсь, я в шоке!

– Спасибо. – Получила деньги и совершенно счастливая покинула финансовый отдел.

– Вероник, я чувствую себя миллионером!

– Может быть, уйдешь из аптеки?

– Ну уж нет, ни за что! Это моя отдушина. Если бы я не нуждалась в деньгах, я бы работала там бесплатно. Чета Мегре и Оливье мне как родные. Схожу в кондитерскую, куплю пирожных по такому поводу!

– Я так понимаю, в ресторан с группой ты не пойдешь?

– Нет! И, пожалуйста, не смотри на меня. Иди! А мы потом лучше наедимся конфет у мадам Мегре на кухне. Я совсем не обижаюсь, – перебила я ее возражения, – наоборот, расстроюсь, если из-за меня ты потеряешь друзей.

Колокольчик в кондитерской приветливо зазвенел. Мсье Ратисье, толстый и веселый хозяин лавки, помахал мне рукой. Я иногда забегала сюда, приносила ему лекарства для него и его жены. Оба они страдали болезнями сердца. Двое сыновей Ратисье были курсантами полицейской академии, их я видела мельком несколько раз.