– Вы и об этом знаете?

– Со слов вашего отца.

Мы решили вернуться в дом. Я подозвала Мию и мы втроём вскоре вошли в гостиную.

И только сейчас, когда в большой комнате с камином людей стало меньше, я вдруг обратила внимание на тот самый камин. А точнее на фотографию с черной лентой, которая там стояла.

– Это папа? – тихо спросила я у Мии. Ребёнок кивнул.

А я, глубоко вздохнув, опустилась рядом с сестрой на стул.

Мужчину на фотографии я узнала.

Только я понятия не имела, что нас с ним связывали родственные узы.

11. ГЛАВА 11

Все смотрела и смотрела на эту фотографию и хмурилась.

Черт, а ведь да, его тоже звали Дмитрий Анатольевич. Как я забыть могла, услышав это имя и отчество ещё вчера?

Мы встречались. И не единожды.

В первый раз мы встретились, когда я, став молодым специалистом, вышла официально на работу в больницу. И к нам тогда приехал спонсор, который привёз новое оборудование, в хирургическое отделение в том числе. И наш спонсор почему-то решил познакомиться именно со мной.

Он так смотрел. Внимательно и с довольно улыбкой. И я грешным делом подумала, что мужчина начнёт ко мне подкатывать. Так я восприняла его интерес ко мне. Слишком явный. Хотя не было никакой пошлости в его общении. Взгляды да, может и восхищенные... Но так мог и отец на своего ребёнка смотреть!

Твою же...

Но вот почему он ничего не сказал?

Почему не признался мне, ни тогда, ни потом?

Держал обещание, данное маме, а затем тетке?

Или... боялся чего-то?

Я обвела настороженным взглядом помещение, всматриваясь в детали интерьера. Других фотографий не было. И я вернулась к той, единственной, что стояла на камине.

Потом мы виделись ещё пару раз. Он привозил очередную помощь. И снова в мой рабочий день и в моё отделение. Взял меня под руку и, спрашивая, что нам ещё нужно, прошёлся со мной по коридору.

– Спасибо большое, но вы итак много чем нам уже помогли, – ответила я ему тогда.

– А вам, лично вам, никакая помощь не нужна? – поинтересовался он. Я чуть насторожилась в тот момент, робко качнула головой. Хотя давно уже перестала быть робкой девчонкой, медицина, и в частности хирургия, закаляли так, что мама не горюй, столько всего приходилось видеть, слышать, делать. И нельзя, чтобы от твоих чувств трясса твой самый главный инструмент – руки. Одно, всего одно неловкое движение – и трагическая ошибка неизбежна. Я даже иногда начинала заставлять себя быть жестокой. Иначе бы сгорела на работе от сентиментальности и других эмоций. Я ставила себе чёткую задачу – на работе я работаю. Я холодная, как сталь в моих руках. Всё остальное и другое потом – не в стенах больницы.

А тут я, повторюсь, заробела. Наверно из-за того, что подобного у меня давно не спрашивали. Даже тётка.

– Если что, Светлана Дмитриевна, обращайтесь, – улыбнулся тогда он. Мой отец. И сейчас мне все его улыбки казались другими. Максимально искренними.

Я, конечно, не обратилась. Даже в самый тяжёлый момент. Я просто не вспомнила предложение спонсора. Да и как-то не привыкла я чего-то просить. Привыкла все сама, да сама...

В последний раз мы столкнулись в тот день, когда решалась моя судьба. Когда из-за врачебной ошибки, моей по сути ошибки, погиб человек. Умер на операционном столе. Его семья хотела меня буквально растоптать. А потом вдруг они сменили гнев на милость. И меня не выгнали из больницы, как они настаивали, а перевели в другое отделение.

А может?

Мог тогда мой отец вмешаться?

Не просто же так объявился в тот день?

Мог он денег дать, например? Авторитетом своим надавить? Не сомневаюсь – он у него был.