Фиолетовый… боялся?!

Или волновался так, что его лоб взмок и капли пота ползли на ресницы?..

Ивон подчинилась; она опустила руку, которой коснулся стек, и король удовлетворенно качнул головой. По всему было видно, что он не хочет возиться с сопротивляющейся девицей, слушать ее слезливые крики и протесты.

Фиолетовые крепко держали Ивон под руки, словно она преступница какая-то - а король это палач, который сейчас выбьет из ее губ признание болью.

И сами приготовления - к чему?! - были какие-то зловещие. Такие ужасные, что Ивон почувствовала, что ноги ее не держат.

«Скорее бы все это кончилось! - молила она. - Он ведь всего лишь хочет взглянуть на эту печать. Не так ли?! Ничего страшного…»

Магия короля скользнула по залу, всколыхнув тяжелые темные портьеры на окнах. Зазвенели железные цепи, скользя по полу, словно живые змеи. Они не коснулись Ивон, но перепуганной девушке показалось - они замерли у ее ног, готовые в любой момент кинуться на нее.

«Вот ужас, - подумала оторопевшая от этих жутких приготовлений Ивон. - Это что, все со мной происходит?»

Фиолетовые завели ее руки ей за спину, и Ивон показалось, что она стоит, прикованная, к столбу.

«Только вязанки хвороста под ногами не хватает», - в шоке подумала она.

Королю поднесли глубокую серебряную чашу с прозрачной водой, и он опустил в нее пальцы, будто омывая руки перед тем, как коснуться Ивон. Но его касание - неожиданно бережное, осторожное, - было не простым прикосновением.

Небрежным росчерком король начертил на обнаженной груди какой-то знак, и Ивон вздрогнула, почувствовав, как магия заструилась по ее телу.

Словно тысяча ладоней одновременно жадно коснулось ее ног, обняла бесстыдно колени, жаждущим теплом прильнула к дрожащим бедрам. На своей груди она ощутила мягкие прикосновения пальцев, как до того касался ее король.  Эти невидимые магические пальцы поглаживали ее грудь, разрисовывая ее непонятными, ярко вспыхивающими символами, и Ивон с ужасом поняла, что тонет в потоке прекрасных ощущений, разжигающих в ней страсть.

Магические пальцы трогали ее всюду; они легли на острый сосок, завладели им, чуть сжав его в щепотке, и Ивон прикусила губу от стыда и невероятного, возбуждающего наслаждения.

«Да черта с два они увидят это, - думала она, изо всех сил напрягаясь, сжимая колени и зажмурив глаза. - Пусть лучше думают, что мне больно…»

Однако, это не помогло.

Магические прикосновения не прекратились, а стали еще откровенней, еще раскованней. Ивон, поскуливая, ощущала, что магические пальцы гладят ее бедра высоко, очень высоко, почти касаясь ее лона. Она замирала всякий раз, ощущая на тонкой, как шелк, коже прикосновение  в самом чувствительном, в самом нежном и самом потаенном месте, мгновенно наливающемся пульсирующим удовольствием. Но всякий раз ее тайное предвкушение было обмануто; магия ласкала ее до определенной черты, дразня, не касаясь ее лона, и девушка уже едва не выла, чувствуя то, чего никогда не ощущала с такой ясностью и с такой яростью - неудовлетворенное желание.

Магические пальцы ласкали ее соски; они то сживали их и оттягивали, то нарочно прижимали сильнее, вжимали в мякоть груди и массировали, рисуя бесконечные спирали, отчего у Ивон круги плыли перед глазами.

Невесомыми прикосновениями, колющими сотнями игл магия касалась возбужденных острых сосков, и Ивон вздрагивала, потому что наслаждение пронзало ее вспышками, точными стрелами насквозь.

Ей чудилось, что голодные губы припали к ее часто вздымающимся ребрам и целуют, горячими языками слизывают выступивший пот. Накрывают мякоть ее груди, вцепляются в натертые, ставшие невероятно чувствительными соски, посасывают их, покусывают, мучая девушку, заставляя ее балансировать на грани острейшего стыда и невероятного, колдовского наслаждения.