Уже всхлипываю, как совсем беспомощная маленькая девочка. Да, в сущности, так себя и чувствую.

   – И опека! Они Раю могут забрать! Еще и моего ребенка заберут! Мать-одиночка, без работы, без средств и без родни! Точно заберут!

   – Значит, аборт?

   Внутри все сжимается в комок. Одно это слово случит как самое настоящее убийство. Но…

   – Разве у меня есть выход?

   Тоскливо спрашиваю, не ожидая ответа.

   Мы обе понимаем, что его нет. Просто нет!

   – Я с тобой пойду. Буду рядом, – решительно сжимает кулаки подруга. – А мерзавцу этому! Все причандалы оторвать нужно!

   – Не надо, Оль, – шмыгаю носом. – Ты лучше с Раей погуляй, чтоб я о ней не переживала.

   – Когда операция?

   – Завтра, – бессильно пожимаю плечами.

   – Выхода другого все равно нет. А привыкать… Привыкать к тому, что во мне малыш… Я просто не могу!

  • *  *   *

   

   Коридоры больницы пахнут плесенью.

   Осенней сыростью и полной безысходностью.

   Никогда не замечала, что здесь пахнет смертью и отчаянием.

   – Ноги раздвигать научились, а мозгами думать не доросли, – бормочет пожилая гинеколог, осуждающе поджимая губы. – Что за поколение? Чуть что, сразу в койку, а?

   – Я.. Не…

   – Ага! Не такая, – фыркает, поправляя седой локон. – Все вы не такие. У каждой слезная история о том, что случайно так вышло! Случайно, деточка, люди без одежды в одной постели не оказываются! Ответственность, обязательства! Вот что должно быть! А у вас что? Ни учебы. Ни работы. Ни планов на жизнь! Один вечный праздник, бездумные развлечения и хотелки! А потом конечно. Все понимаю. Выхода нет и приходится на стол ложиться. Вычищать.

   – Зачем вы так?

   И без того на душе паршивей некуда.

   – Ну, а как?

   Вздыхает, отворачиваясь к умывальнику.

   Моет руки, а я успеваю смахнуть слезу с угла глаз.

   – Ты пойми, девочка. Я ведь не со зла. Но тебе еще и двадцати нет! Кто тебя ответственности научит? Ты что же? Хочешь жизнь под забором закончить? Наукой пусть тебе будет. Дай Бог, чтоб на первый раз пронесло. А наперед думай. Вот Направление бери. Еще пару анализов сдашь, и ко мне.

   Беру бумагу, которая обжигает пальцы.

   Надо просто отключиться. Не думать об этом. Отстраниться. Как будто не со мной все!

   Быстро сдаю экспресс-анализы.

   Возвращаюсь в тот самый кабинет, а сердце сжимается.

   – Внизу еще подпиши, – доктор заполняет бумаги, не поднимая на меня глаз.

   – Давай. Через минут пятнадцать начнем процедуру.

   Но…

   Стоит мне только открыть дверь, как я ударяюсь в мощную грудь.

   В рот сам забивается уже привычный цитрусовый аромат.

   Солодов? Он-то что здесь делает?

   – Ну, здравствуй, сладкая.

   Его голос, как металл. Как острый нож. В нем больше нет ни капли игривости, как раньше.

   Поднимаю голову и задыхаюсь.

   Он явно в ярости, хотя внешне совершенно спокоен.

   Но глаза мечут молнии. Самые настоящие!

   Челюсти крепко сжаты, на лице играют желваки…

   – На аборт собралась?

   Рявкает.

   Тихо. Не повышая голоса . Но в его тоне столько еле сдерживаемой ярости, что я вся сжимаюсь в ледяной комок.

   Мощные руки крепко хватают меня за плечи.

   Захлопывает за моей спиной дверь.

   Резким рывком оттаскивает. Прижимает к облупленной больничной стене.

   Ноздри раздуваются. Его грудь ходит ходуном.

   – Дайте пройти!

   Сейчас он совсем не тот, каким со мной был прежде. Чужой. Холодный. Страшный! И… Сама не понимаю, как перехожу на вы.

   Лепечу, медленно поднимаю глаза.

   И чувствую, как подгибаются коленки, когда встречаюсь с властным потемневшим взглядом ядовито-зеленых глаз.