У меня в груди что-то обрывается – больно, горячо и остро.

Какое-то время отец с сыном смотрят друг другу в лицо, и я вдруг замечаю, насколько они похожи.

Господи… Только слепец этого не заметит.

Кажется, вот-вот кто-то из присутствующих бросит это замечание в воздух, и произойдет взрыв.

Дышать не могу, пока Миша обнимает Тимура за шею и, приникая к плечу, закрывает глаза. Хвала Богу, тот начинает двигаться, иначе я попросту бы задохнулась. На автомате желаю ребятам доброй ночи и спешу за Тихомировым.

Сердце продолжает трещать и натужно пульсировать, пока поднимаемся на второй этаж и доходим до двери комнаты.

– Уложи меня в кровать, – требует дальше сын. – Я уже чистый.

И Тимур шагает в мою спальню.

19. 19

Птичка

Тимур опускает Мишу на кровать и застывает рядом, с каким-то новым для себя интересом изучая его личико. И вновь я чувствую, как внутри меня разрастается тревога.

– Посидишь, пока я не усну?

– Миша, – пристыжаю сына шепотом. И тотчас даю Тихомирову вольную: – Ты не обязан.

Хотя уверена, он и без меня более чем способен выйти из любого неудобного для себя положения. Вряд ли станет ориентироваться на чужие чувства. Будь то даже ребенок.

И, тем не менее, Медведь снова удивляет меня. Ничего не ответив, просто садится на край кровати рядом с Мишей и продолжает его рассматривать, даже когда он закрывает глазки и засыпает.

– Он не похож на тебя, – выговаривает Тимур какое-то время спустя, поднимая взгляд ко мне.

Я и без того не знала, что такого сказать, чтобы он покинул комнату, а тут и вовсе теряюсь. Не могу понять, к чему ведет. И какая ему, черт возьми, разница, на кого похож мой сын?

Молчу, пока Тихомиров встает. Малодушно надеюсь, что он просто выйдет. Но вместо того, чтобы пройти мимо меня к двери, Тимур останавливается. Нависая сверху, впивается взглядом теперь уже в мое лицо. Не уверена, что у меня получается хоть немного держать маску равнодушия. Я волнуюсь, и это наверняка заметно, даже несмотря на то, что я прячу взгляд.

– Он похож на своего отца? – окончательно ставит меня в тупик Медведь.

Голос спокойный, в нем не слышно обыкновенного человеческого любопытства. Но при этом чувствуется, что этот вопрос его по каким-то причинам волнует.

– Не знаю, – брякаю, струсив. Сама не понимаю, что меня так сильно пугает. И совсем уж запутавшись в эмоциях, примешиваю крайнюю чушь: – Я его не помню.

На лицо Тимура будто тень набегает. Мышцы приходят в движение, пока он сжимает челюсти и, агрессивно расширяя ноздри, медленно втягивает кислород. А в глазах возникает, будто огненное зарево, какой-то неясный проблеск эмоций.

Все это длится лишь несколько секунд. Мгновение, и Тихомиров вновь до жути хладнокровен.

– Если тебе правда настолько похрен, с кем трахаться, почему ты отказываешь мне?

Шок приводит меня сначала в оцепенение, а после в ярость.

– Пошел ты к черту!

Хочу быть сильной, но злость почти сразу же отступает. Жгучая обида выталкивает куда больше эмоций. Глаза наполняются горячими слезами, а нижняя губа предательски дрожит.

Пытаюсь отвернуться от Тимура, но он не позволяет этого сделать. Сковывает ладонями мои плечи и, приближая лицо, вынуждает смотреть в глаза.

– Ты не помнишь, от кого родила сына. А этот червь… Костя твой… Не понимаю, что ты в нем нашла, – грубо поясняет свою позицию.

– А я не понимаю, зачем ты мне это говоришь! Моя личная жизнь тебя не касается!

Только спящий сын останавливает меня от того, чтобы всерьез повысить голос. Потому что мне хочется кричать! И высказать Тихомирову все, что накопилось за эти четыре года. Возможно, даже ударить его за то, что вскрывает старые раны и причиняет раз за разом боль.