И по хорошему, сейчас мне действительно нужно уйти, громко хлопнув дверью. Но ноги приросли к полу, веля заткнуться и выполнять сыновий долг.

А вдруг отцу станет хуже?

- Мам, я на террасе посижу, - киваю ей. - Позови, если что.

- Ох, иди уже, - она отмахивается, уговаривая родителя успокоиться или вызвать скорую.

Надеваю пальто, ботинки и выхожу на улицу. Падаю в соломенное кресло и беру со столика пачку сигарет. Тяжёлые. Отца. Но своих у меня нет, чтобы не было соблазна. А подымить сейчас хочется до жути.

Подкуриваю, втягивая в лёгкие горячий воздух. Голова слегка кружится. И я ловлю в себе странное, совершенно не знакомое до сегодняшнего дня ощущение злого бессилия.

Когда ты уверен в правоте, знаешь врага, но ударить по нему не можешь. Потому что он больше тебе не ровня. Он слабее, он зависим, хоть и храбрится. А самое главное - даже если ты докажешь свою правоту, то никому легче не станет...

Понимая, что отцу именно после нашего разговора стало плохо, я агонизирую и занимаюсь самоедством, заново прокручивая в голове встречу. Каждое слово, каждое обвинение. Может быть и стоило построить диалог как-то иначе. Продумать, предугадать. Или вообще промолчать... Но нет. Промолчать - не вариант. Отец не считает себя слабым, а жалеть его - это значит унижать. Вот беречь - это несколько другое...

Я невольно вспоминаю путанные и совершенно не понятные мне рассуждения Аси о своём долге перед бабушкой. Она пыталась объяснить мне, почему не может просто собрать вещи и уехать со мной. Почему будет виновата и не сможет дальше спокойно жить, если что-то случится...

Тогда мне казалось, что она несёт форменный бред, и выбор жить или не жить, а главное - как это делать, решает в любом возрасте только сам человек... Теперь я понимаю, что все иначе. Несколько сложнее.

Кстати, самое интересное в нашей истории то, что не сошли Асин дед моего отца в армию, он не встретил бы дочь командира части номер триста тринадцать - мою маму. И не родился бы я.

Казалось бы все счастливы, все должны друг друга понять, простить и полюбить, но нет. Принципы, они хуже понтов и денег. 

Дверь дома открывается, и на террасу выходит мать, кутаясь в полушубок.

- Вроде бы, угомонился, - тяжело вздыхает и опускается на соседнее кресло. - Ты же не курил, сын, - осуждающе провожает взглядом сигарету.

- Я и не курю, просто нервничаю, - выдыхаю дым, от которого дерёт в горле, и тушу сигарету. - Поеду тогда, мам. Если что - звони.

Поднимаюсь из кресла и протискиваюсь между столиком и креслом к выходу с террасы.

- Сын, - мама ловит меня, как мальчишку, за подол пальто. - А эта девушка, о которой сегодня шла речь... Ты ведь на самом деле из-за неё так торопишься с разводом?

- И из-за неё тоже, - киваю. - Потому что все эти пять лет на месте Нелли должна была быть она.

- А она? - хмурится родительница. - Согласна с твоим утверждением?

- Пока - нет, - говорю честно. - Но я над этим работаю. И буду рад, если вы не станете больше мешать.

- Сделаю все, что смогу, - жмёт плечами мама.

- Спасибо, - я целую ее в макушку и чуть приобнимаю. - Поеду.

Сажусь в машину и смотрю на часы.

Восемь вечера. Конечно, можно наплевать на все барьеры Гордеевой и явиться к ней без приглашения... Хочется...

Но я не стану.

Доезжаю до дома и делаю то, что не позволял себе все пять лет после нашего расставания с Асей: захожу на старый жесткий диск и открываю папку с фотографиями.

Студенческие воспоминания затягивают в эмоциональную воронку и закручивают, но я ищу кое-что определенное. Свой личный фетиш.