– Значит, никому не может рассказать, чем занимается в «Инари»? – уточнил Митенька. – Точно – никому?

– Она дружила с Тайкой, а Тайка – сестра ее мужа, она их и познакомила. Ну, теперь, раз муж объелся груш, то и на Тайку она заодно злится.

– И что, никто в этом «Дворике» на нее не покусился?

– Так она же!.. Ну!.. Как тебе объяснить, я даже не знаю… Она когда начинает перед кем-то хвостом крутить, плакать хочется! – выпалила Леся.

Сама Леся отлично понимала, что контингент «Дворика», во-первых, птицы невысокого полета, во-вторых – для нее староваты, а в-третьих – не законных жен они себе там ищут. Но ей там нравилось – было на ком оттачивать коготки и было перед кем играть роли – от беглой жены олигарха до незаконной дочери Джонни Деппа.

– Ясно, – сказал Митенька. – Ну, ты, сестренка, ее не бросай. Все должно быть под контролем.

– Всякий труд должен быть вознагражден, – ответила Леся.

– Не все сразу. Я тебя познакомлю с одним дяденькой, а ты его познакомишь с Анечкой.

Референт имел в виду Ромуальда, с которым еще как-то нужно было помириться.

Успенский, выслушав доклад, остался доволен.

Но Успенский не знал, какие события разворачивались в Анютиной квартирке, а она ему ни о чем не докладывала.

Двадцать восемь евро Анюта принесла домой и разложила на столе. Это была валюта! О том, что нужно покупать валюту на черный день, она знала. И очень радовалась, что теперь она – не хуже всех прочих. Конечно, двадцать восемь евро – не деньги, но чтобы чувствовать себя не хуже всех прочих, такая сумма тоже годится.

Таскать четырнадцать крупных монет с собой Анюта не хотела. Нужен был тайничок. И он нашелся сразу.

Когда дома был муж, Анюта кое-как кулинарила. Когда муж ушел – стряпала мало, только для ребенка, и совершенно перестала печь и тушить. Ненужную посуду – сковородку с крышкой и гусятницу – она засунула в духовку и уже довольно долго ее не открывала. Решив, что ни один вор не станет искать валюту в духовке, Анюта завернула столбик монет в рекламную листовку и положила в гусятницу.

Два дня спустя Успенский сказал, что ее работа завершилась – фамилии и прочие данные клиентов из рабочего журнала она перенесла в компьютерную память, так что вот последние четыреста рублей, сто – для бабульки, караулящей Феденьку, и полная свобода в придачу.

Анюта не ожидала такого стремительного завершения своей карьеры. Она поблагодарила, деньги взяла, но из салона не ушла, а еще полчаса просидела в гостевом кресле. Потом она постучалась в «штаб-квартиру», где дядя Боря как раз и ждал этого стука, и спросила, нельзя ли ей тут поработать уборщицей.

– Уборщица у нас есть, – ответил дядя Боря. – Но ты можешь, Анечка, за две тысячи еще раз попробовать повозиться с монетами, как тогда. Работы – на час, а две тысячи за час на дороге не валяются. У нас уборщица получает десять тысяч – за эти деньги она каждый вечер, шесть раз в неделю, часа два тряпками шурует. И потом в «Steelballs» за пять тысяч полы в коридорах и кабинетах моет. А ты видела, какие там коридоры?

Анюта насупилась, чуть ли не десять минут бурчала, что у нее от такой деятельности головокружения, но дядя Боря был тверд – другого способа получить две тысячи в час он не знал. В конце концов Анюта согласилась.

Забрав коляску с Феденькой, она пошла домой, а дома ждал сюрприз: соседка Настя перехватила ее на лестничной клетке и сообщила потрясающую новость – приходил муж!

Но он не мириться приходил, а принес конверт с деньгами. Пожалуй, ему уже давно следовало это сделать, но вот собрался именно в тот день, когда Анюта была в «Инари». И она страшно расстроилась. Те десять тысяч, что лежали в конверте, ее не утешили.