– Послушайте! – вскинула на него глаза девушка.
– Не щетинься, не щетинься! – остановил ее купец. – Не хочешь, и не надо. У меня же деньги целее будут. Вишь, у тебя зубки-то словно миндалины!
– Оставьте меня в покое, прошу вас.
– Да я и не трогаю, я рукам воли не даю, а насчет ласковых слов нешто это запрещено?.. Э-эх, грехи тяжкие! А что, барыня, вы вот скубенткой-то будете, так знаете: правда это мне сказывали, что потрошил раз доктор одного сапожника, и вдруг такой афронт, что в нутре у него шило и дратву с подметкой нашли?
– Умоляю вас, уйдите от меня! – просила девушка. – Старый вы человек и вдруг…
– Старые-то лучше, сударыня, надежнее. Они эту самую сверкательную коринку, что у вас на лбу на мокром месте сидит, пуще молодого ценят. Ей-богу! Ты вот свой взор пустила, а меня словно маслом…
– Нахал!
– Послушайте, это зачем же!.. Я вам конфектные слова, а вы мне в ответ купорос… Вот так барышня! Вот так брыкливая!
Девушка вскочила с места и пошла по аллее. Купец тоже встал с места и смотрел ей вслед.
– Дура! Своей собственной политики не знает. А ведь могла бы насчет карманной выгрузки свой собственный интерес сделать, ей-богу, могла бы! – пробормотал он себе под нос, махнул рукой и со вздохом направился в другую сторону.
Свадебный стол
Прошел Успеньев день, и в городе среди торгового люда заговорили о богатой купеческой свадьбе. Женился лесной двор и брал плитную ломку с каменным домом в придачу. Сделка была очень выгодная, а потому ждали роскошного свадебного пира. Отец невесты закатил такой «сговор» с аршинными живыми стерлядями и оркестром Папкова, что за обедом отец жениха только затылок почесал и целый день ходил, как шальной, обдумывал, как бы «перекурносить» своего свата насчет свадебного стола. Решено было, чтобы не ударить в грязь лицом перед отцом невесты, заказать обед французу и удивить гостей роскошью, обилием и «новомодностью» блюд.
В назначенный день в квартиру отца жениха явился француз-ресторатор. Купец встретил его у себя в конторе.
– Француз будете? – спросил он его.
– Француз.
– То есть настоящий француз? Ведь нынче многие из жидов французами себя объявляют.
– О, нет, монсье! Я настоящий француз, меня весь Петербург знает.
– Знаю, что знает. Достаточно вы наших ребят на фрикадельках да на белоголовой шипучке разорили. Коли настоящий француз – прошу покорно садиться. Вот видите ли: задумал я оболтуса своего старшего поженить, так хочу у вас свадьбу сыграть и чтоб обед…
– Что ж, это можно, – отвечал француз.
– Что можно! Мне нужен такой обед, чтоб невестину отцу вконец нос утереть. Понял? Да вот что, – прибавил он. – Не лучше ли нам с тобою в трактир идти? За чаем-то нам будет свободнее разговаривать.
– Зачем же? Можно и здесь…
– Здесь-то здесь… Да вон народ лезет. Ты куда? Что тебе тут надобно? – крикнул купец на жену, робко переступившую порог конторы.
– Пусти, Ананий Ерофеич, послушать. Ведь ради моего же детища пир-то затеваешь, так матери интересно… – тихо проговорила она.
– Ну, садись и кисни, как мед, а чтоб твоего валдайского звону в разговоре слышно не было. Так как же, господин француз? Какие ты мне разносолы к обеду посоветуешь? – обратился купец к ресторатору. – Только чтоб почудней. Одно слово – такую еду придумай, чтоб гость ахнул, выругался и не знал бы, с какого конца ее есть начинать.
– А паспорты-то на гродофриковых лентах, господин француз, к обеду будут? – задала вопрос купчиха.
– Каки таки паспорты? Тебе сказано, чтоб ты молчала! – огрызнулся на нее купец.
– Будут, будут, мадам. Это они насчет меню, где кушанья написаны, – поясняет француз и начал: – Первое дело – закуски пятнадцать сортов…