– Тешить-то подлецов не хочется. Много ли они нас тешат! Мы им и «вив ля Франс», и все эдакое, а они вон не хотели даже второй чайник к чаю подать. Срам. В стакане чай завариваем. Это что, мусье? Не можете даже для русских по два чайника подавать, – кивнул Николай Иванович на заваренный в стакане чай и прибавил: – А еще французско-русское объединение! Нет, уже ежели объединение, то обязаны и русские самовары для русских заводить, и корниловские фарфоровые чайники для заварки чая.

– Ну так что ж ему сказать? – спрашивала Глафира Семеновна.

– Да уж черт с ним! Позавтракаем сегодня у него. По крайности здесь, в гостинице, ни на какую игорную вертушку не нарвешься. А то начнешь ресторан отыскивать и опять в новый игорный вертеп с вертушками попадешь, – решил Конурин.

Николай Иванович не возражал.

– Вуй, вуй… Ну, деженон ожурдюи ше ву[70], – кивнула французу Глафира Семеновна.

Француз поклонился и вышел.

Позавтракав за табльдотом в своей гостинице, супруги Ивановы и Конурин вышли на берег моря, чтобы отправиться на «Весенний праздник цветов». На бульваре Jetté Promenade, залитом ослепительным солнцем, были толпы публики. Пестрели разноцветные раскрытые зонтики. Толпы стремились по направлению к Promenade des Anglais, где был назначен праздник и где были выстроены места для публики. Почти каждый из публики имел у себя на груди по бутоньерке с розой, многие несли с собой громадные букеты из роз. Все были с цветами. Даже колясочки, в которых няньки везли детей, и те были убраны цветами. Цветы были на сбруе лошадей, у проезжавших экипажей, на шляпах извозчиков, даже на ошейниках комнатных собачонок, сопровождавших своих хозяев. Балконы домов, выходящих на берег моря, убранные гирляндами зелени, были переполнены публикой, пестреющей цветными зонтиками и цветами. Все окна были открыты, и в них виднелись головы публики и цветы. Продавцы и продавщицы цветов встречались на каждом шагу и предлагали свой товар.

– Надо и нам купить себе по розочке в петличку, а то мы словно обсевки в поле, – сказал Конурин и тотчас приобрел за полфранка три бутоньерки с розами, одну из коих поднес Глафире Семеновне.

Но вот и Promenade des Anglais, вот и места для зрителей, убранные гирляндами зелени. Конурин и Ивановы предъявили свои билеты, сели на стулья и стали смотреть на дорогу, приготовленную для катающихся в экипажах и декорированную выстроившимися в ряд солдатами национальной гвардии с старыми пистонными ружьями у ноги, в медных касках с конскими гривами, ниспадающими на спину. По дороге сновали взад и вперед с корзинами цветов сотни смуглых оборванцев-мужчин, женщин и детей – выкрикивали свои товары и совали их в места для публики.

– Un franc la corbeille! Cent bouquets pour un franc![71] – раздавались их гортанные возгласы с сильным итальянским акцентом.

– Господи! Сколько цветов-то! – покачал головой Конурин. – Не будет ли уж и здесь какой-нибудь игры в цветы вроде лошадок или поездов железной дороги? Наперед говорю – единого франка не поставлю.

– Что вы, Иван Кондратьич… Какая же может быть тут игра! – откликнулась Глафира Семеновна.

– И, матушка, здесь придумают! Здесь специвалисты. Скажи мне в Петербурге, что можно проиграть триста французских четвертаков в детскую вертушку с лошадками и поездами, – ни в жизнь не поверил бы, а вот они проиграны у меня.

Но вот раздался пушечный выстрел, и послышалась музыка. На дороге началась процессия праздника. Впереди шел оркестр музыки горных стрелков в синих мундирных пиджаках, в синих фуражках с широкими днами без околышков и козырьков; далее несли разноцветные знамена, развевающиеся хоругви, проехала колесница, нагруженная и убранная цветами от сбруи лошадей до колес, и, наконец, показались экипажи с катающимися, и также нагруженные корзинами цветов. Некоторые из катающихся были в белых костюмах Пьеро, некоторые – одетые маркизами начала прошлого столетия в напудренных париках. Попадались едущие женщины в белых, красных и черных домино и в полумасках. Лишь только показались экипажи, как из местов посыпался в них целый град цветов. Из экипажей отвечали цветами же. Цветы носились в воздухе, падали в экипажи на медные каски стоявших для парада солдат, на дорогу. Солдаты подхватывали их и, в свою очередь, швыряли в публику, сидевшую в местах, и в катающихся. Цветы, упавшие на дорогу, мальчишки собирали в корзины и тут же снова продавали их желающим. Все оживилось, все закопошилось, все перекидывалось цветами. Происходила битва цветами.