Теперь усмехаюсь я. Значит, косяки-то были. Ахилл тянется к экрану, нюхает, ищет Сашу. Но запаха нет, а значит, хозяйка сейчас не настоящая.

– Пока, – разворачиваю телефон к себе, – если что-то надо, звони, даже ночью.

Саша кивает и отключается первой.

– Любит она тебя, – кладу руку коту на голову и запускаю в шерсть. – Скучает. Может, она это мне говорила? По тебе-то чего скучать. Ты ж кот. – Ахиллес кладет голову на лапы и закрывает глаза.

Я поднимаюсь и выхожу в коридор.

– Вик, что ты хотела? – спрашиваю через дверь.

– Пошла воды попить и котика проверить, а его нет. Простите, что помешала.

– Все нормально, но, если я разговариваю, не мешай.

– Извините, Юрий Александрович, больше не буду. Я не слышала.

Возвращаюсь к себе в комнату. Может, и правда, не слышала. Но уже второй раз чуть меня не подставила.

– Спи уже, только на этой половине. – Расстилаю Сашину футболку и укладываю на нее кота. Не люблю животных в постели. – Ко мне не лезь. Я ночью себя не контролирую.

Я беру свою подушку и ложусь на противоположный край кровати, подальше от кота.

До чего ты докатился, Домбровский. Ты спишь и разговариваешь с котом.

Выключаю свет.

По правде, не все нормально. Я сейчас это понимаю. Когда Вике разрешил пожить у меня на время практики, не видел в этом ничего такого. Теперь не хочу, чтоб Саша знала. Она же не так все поймет. Объясняй потом, что все не так, как кажется. А оно не так.

Только бы Саня не решила прийти ко мне без предупреждения.

Просыпаюсь от навязчивого ощущения постороннего в комнате. Распахиваю глаза и дергаюсь. Ахилл в десяти сантиметрах от моего носа всматривается в мое лицо. Как будто проверяет, дышу я или нет.

Дую ему в морду в ответ.

– Ты нормальный? – Смотрит. Молчит. – Чего пугаешь? Есть хочешь? Пошли, посмотрим, что осталось с вечера.

Идем вдвоем на кухню. Курица с гречкой так и лежат с вечера не тронутые.

– Я кому курицу варил?

Был бы Ахиллес человеком, пожал бы плечами. Но он смотрит на меня как на идиота.

– Другой еды тебе нельзя. – Смотрит, не моргает. – Хозяйка так сказала. Корма дам, если гречка тебе никак.

Бросаю жменю сухариков.

– Если ты не будешь есть, то поедем опять укол делать. В ту перевязанную лапу.

Осознанно манипулирую, потому что все равно поедем делать укол.

– Доброе утро, – появляется Вика еще в пижаме, – как с котом спалось?

– Жив, как видишь. Никто меня не съел. Вика, как заставить кота есть обычную еду?

– Никак, если он привык к корму. – Подходит к холодильнику и достает продукты, варит кофе.

– Наказание, а не кот.

– Да отличный кот, видно, что умный. Просто хочет еды, к которой привык. А ему тут лечебное питание подсовывают. Он не человек, он на инстинктах живет.

– Может быть.

– Пятница сегодня. Я иду в архив.

– Аккуратно там.

– Хорошо, босс.

Я отпиваю кофе, откусываю бутерброд и чувствую, как кто-то кладет лапу на ногу.

Ахиллес

Неправильно ты, паппи, бутер ешь. – Кладу лапу ему на ногу. – Надо колбасу котику в пасть складывать, а не себе на хлеб. Я ж ради тебя страдал, голодал, исколоть себя дал, лапу выбрить. Я котят твоих спас от безотцовщины. А ты так со спасителем.

– Ахилл, тебе нельзя. Диета.

Какая диета, паппи? – тихо мяукаю. – Я охудеваю. Жировая прослойка истончается. Сашенька никогда так не издевалась над любимым котиком.

– Надо у ветеринара узнать, что делать, если он не хочет есть по диете.

Душегуб твой ветеринар. А ты неправильный прокурор. Кошачьих законов не знаешь. Есть такой, ежели котовскую шкуру дырявили уколами богомерзкими, то потом надо котика жалеть, держать за лапку и спрашивать, чего хочет его пушистое котейшество.