Наши родители слишком эгоистичны. Мы остались оба у разбитого корыта. Но Дане нужна поддержка больше, чем мне, – с разбившимися розовыми очками. Он не будет чувствовать себя одиноким.

И я не буду.

Я просто киваю в ответ, и хочу развернуться, но меня снова останавливает бархатный, чуть уставший голос.

– Эльза?

– М?

– Почаще зови меня Даном.

Я и так называю, просто ты не замечаешь…

10. Глава 9. Перемены

– Что нарисовала на этот раз? – устало докапываюсь до девчонки. Сидит уже час и никак не может показать, что у нее выходит. А мне интересно, между прочим.

Эльза поднимает прозрачно-голубые глаза из-за альбома, который сложила на согнутые в коленях ноги, сидя на подоконнике. Как она сказала, ей лучше сидится у окна, когда на улице пасмурно и свет не бьет в глаза, нежели на стуле, глядя на абсолютно белые стены палаты и постельное белье. Хоть я и попросил медсестер найти темное белье, стены перекрасить не могу.

– Еще рано, подожди пару минут, – отвечает она с улыбкой на белоснежном лице.

– Эти «пара минут» были пару минут назад!

– Почему ты такой нетерпеливый? Осталось совсем чуть-чуть.

Если бы у меня была возможность, я бы резко встал с кровати и отнял бы этот проклятый альбом. Но она хитрая, устроилась подальше, да еще и на подоконнике, а моя травма не позволяет делать резкие движения. Пока что.

Доктор обрадовала меня новостью. Я смогу ходить и вести полноценный образ жизни. Всего несколько месяцев реабилитации, и я стану как огурчик. Но меня это не особо обрадовало. На поле я все равно не смогу выйти, как и не смогу повернуть время вспять, чтобы увернуться от противника. Ничего не вернуть, случилось то, что случилось. Я пытаюсь смириться со своей судьбой и, лежа один в палате, пытаюсь понять, почему судьба поступила так жестоко. Я спрашивал «почему?». Но одна только постановка вопроса не решит проблему.

Наверное, я бы загнулся за эти недели, если бы не одна белобрысая особа. Она приходила каждый день. Даже когда не хотел ее видеть, даже когда боль в ноге казалась невыносимой. Я посылал ее, а затем просил остаться. Я прогонял ее, а когда она уходила, нуждался в ее внимании. Почему? Потому что чувствовал себя одиноким.

Мое отношение к сводной сестре резко изменилось. Раньше я ненавидел ее за показную невинность, не подозревая, что она на самом деле такая. Ее округлившиеся на новость о свадьбе родителей глаза, подрагивающие руки и шок на белоснежном лице расставили все по своим местам. Мне не стоит ненавидеть человека за то, что мы оказались в одной лодке, что мы слишком похожи.

Больше, чем я подозревал…

Отец с мачехой еще не вернулись с Мальдив, друзья уехали на какую-то вечеринку, парни из команды скорее обрадовались, что такой наглец, как Даниил Богатов, больше не будет играть вместе с ними. Марина пришла однажды после шопинга и расплакалась, когда увидела ногу. Ужас и страх в ее глазах дали понять, что лучше ей не появляться здесь, да она и сама не горела желанием.

– Знаешь, милый, я так не люблю запах лекарств. Меня от них подташнивает, – говорит она жалобным голосом по телефону.

После этого я сбросил звонок и брал трубку только в редких случаях, когда было настроение, а его почти никогда не было. Ключевое слово – почти.

– Ты готов? – Эльза вытаскивает меня из воспоминаний.

– Ну, давай.

Она медленно разворачивает альбом ко мне лицом и глядит на меня в немом ожидании. Она прекрасно рисует, я оценил ее талант, когда впервые увидел черно-белые рисунки, точнее, себя на них. Линии не всегда четкие, я замечал, как она прищуривается, когда рисует, и слишком близко подносит альбом к лицу. Интересно, это из-за зрения?