– Мне всё равно. Хорошо бы к морю. А можно и к бабушке, в Гадяч.

– Я с директором сегодня говорила…

Серёжа сразу всё понял:

– Мама, можешь не продолжать, я не изменю своего решения. И ребята – со мной.

– Сынок, неужели ты действительно веришь, что вашим письмом можно что-то изменить? Веришь, что её отпустят, если вы попросите? Это не поможет, Серёжа…

– Пусть! – Сергей начинал горячиться. Утром директор, теперь мама. – Пусть не поможет! Но я буду знать, что я не сволочь, не остался в стороне, а что-то делал, пытался делать…

– Серёжа…

– Не надо, мама, я знаю, что ты хочешь сказать. И знаю, что ты чувствуешь. Но это мой выбор, понимаешь? Ты пойми меня: я не смогу жить дальше, зная, что мог что-то сделать и не сделал. Второй раз я уже не смогу!

Мать вздохнула и отступила. Она поняла, что хотел сказать её сын. Вот она и всплыла, та, как ей казалось, уже забытая история с Вадимом. Сын ни разу с тех пор не вспоминал о ней, казалось, рана зажила, как заросла травой и Терема… Ан нет, не зажила рана, дала о себе знать…

Случилось это в мае две тысячи пятнадцатого. Летние каникулы были не за горами, дома усидеть трудно, почти невозможно. Малыши давно уже купались в ставке за селом, ребята постарше ловили рыбу, раков. Рыбы там сколько хочешь, сама на крючок просится. Сергей же собирался с Никитой в Терему, оставалось только забежать за Вадимом. Раньше они в Тереме в войнушку играли, среди удобно разбросанных плит, скифских курганов, подступающих к старой урановой шахте. Взрослые эти места обходили стороной: радиация, шахту ведь и не закрыли совсем, а просто залили водой. Ребятам же Терема как Counter-Strike: и живописна, и разгуляться есть где.

Мальчишки зашли за Вадимом, тот был дома, но мама ему строго-настрого приказала из дома ни ногой. А как тут усидишь, когда Сергей и Никита припёрлись с утра? У Никиты с собой самопал, хотели испробовать своё оружие, уж там-то выстрелов не будет слышно никому. Не выдержал Вадик, натянул свою любимую бейсболку, додумался в рюкзак холодного кваса сунуть, ещё прихватил кусок хлеба с салом.

Что же это такое – Терема? Это заброшенные базы, где раньше колхоз держал лошадей и коров, а вокруг – разнотравье, чего только нет: и зверобой, и душица, и синие головки шалфея, и ромашковые поляны, и алые островки мака. А какие там грибы! По весне – сморчки, а с летними дождями – синеножки, огромные. Несколько штук набрал – и пакетик полон. Речка бежит бесшумно, почти не видна за камышами, но рыбы в реке столько, что вода серебрится от её чешуи. Среди полян возвышаются небольшие скалы, скифские холмы, и ковыль волнуется на курганах, и чертополох пролетает мимо, так и хочется побежать за ним! А вечером, когда солнце утопает в реке, можно сесть на лугу, заслушаться птицами и забыть, куда и зачем ты шёл…

Увы, теперь же Терема другая, не столь приветлива. Она была нейтральной полосой, не принадлежала ни этим, ни тем, диверсионные группы её обходили, мин не ставили, там вся местность на километры просматривается.

Ползая вокруг плит, представляя себя то сепарами, то нациками (так обычно зовут бойцов Национальной гвардии), мальчишки наткнулись на груду осколков. Точнее, напоролись. Сергей, отползая к реке, почувствовал, как что-то больно обожгло бедро. Осколок оказался большим, довольно тяжёлым, с неровными, рваными краями, не дающими взять его в руки и хорошенько рассмотреть. Осколками снарядов мальчишек не удивишь, много их валяется на улицах села, но таких больших и необычных они ещё не видели. Один из них, поменьше, Вадим запихнул в рюкзак, «на память», как объяснил.