— Разводимся, — холодно отвечаю в ответ, прекрасно понимая, что Ковалева сейчас выдаст речь, лишний раз просветив, что я дура. 
Я и так знаю! Не хочу ничего слышать! Никого! Даже сестру.

— Ты все-таки все пр**бала? — Марина никогда не стеснялась в выражениях, — я же тебя предупреждала!

— Да, все как ты и говорила, можешь радоваться! — огрызаюсь, чувствуя, что в глазах снова темнеет от злости.

— Чего зубы скалишь?! — в тон мне отвечает она. Мои перепады ее никогда не пугали, — могла бы позвонить!

— Я перед тобой отчитываться должна? — не много ли руководителей и надзирателей на меня одну? Надоели все. Оставьте меня в покое!

— Что у вас стряслось? — игнорируя мой выпад, продолжает сестра. 

— Какая разница? У Дениса своего спроси. Он наверняка в курсе событий.

— Кристин!

— Все, пока! —  швыряю трубку в сторону. Сижу на полу, обхватив пульсирующую голову руками. 

Неконтролируемый Гнев — страшная вещь. Во мне кипит агрессия, протест против всего мира. Ненавижу. Всех ненавижу!
Ведь неправа. Сто раз не права. Маринка не хотела зацепить, она на моей стороне. 
Схожу с ума, отталкивая от себя всех, кто еще остался. Чтобы никто не мешал идти ко дну. Я этого не выдержу.

Вторая стадия. Гнев.

Спустя неделю заставила себя выйти на улицу. Распахнула дома все окна, чтобы проветрить. Потому что в квартире душно, нечем дышать. Атмосфера пропитана моей болью, отчаянием. Стены давят, лишая последних сил, высасывая остатки тепла из стынущих вен.
С этого дня стала гулять в парке. Подолгу, по нескольку часов утром и вечером. Полной грудью, вдыхая свежий воздух. Бродила по грязным слякотным апрельским аллеям. До тех пор, пока не переставала чувствовать пальцы от холода. И только после этого шла домой.
Все мои мысли были заняты только одним. Неужели нельзя хоть как-то исправить? Зажечь хоть немного света в этом аду? Хоть маленький лучик? Искорку? Может, все-таки позвонить? А если не ответит?
А если ответит? Вдруг он умирает в разлуке, так же как и я? Мечтает услышать мой голос? Хоть на миг оказаться чуточку ближе? Что ему сказать? Я не знаю. Я уже ничего не знаю, не понимаю, но так хочется хоть капельку надежды. Хоть крохотную крупицу. Пожалуйста. Ведь это так просто. Неужели даже такой малости недостойна?

Третья стадия. Торг. Все как по учебникам.

На двадцатый день все-таки сдаюсь и набираю заветный номер. Не дышу, считая гудки, и совсем не уверена, что получу ответ.

— Да, Кристин.

Разбиваюсь вдребезги, услыхав родной голос. Ледяная лапа когтями впивается в сердце и медленно поворачивается, стараясь нанести как можно больше незаживающих ран. Боже, как же я его люблю! Руки трясутся так, что с трудом удается удержать телефон:

— Здравствуй, Артем, — голос тоже дрожит.

Молчим оба. Минуты три не меньше, пока я не нахожу в себе сил спросить:

— Как дела?

— Нормально, — ни единой интонации. Ни раздражения, ни злости, ни показной холодности. Тихо, спокойно... равнодушно.
Слезы бегут по щекам:

— Чем занимаешься?

— В командировке. В Калининграде.

— Да? — удивляюсь. Боже, как он далеко! От осознания этого словно становится меньше кислорода, — тебя же перестали отсылать в такие поездки.

Во время которых твоя никудышная жена может раздвигать ноги перед другими мужиками. Сейчас точно зареву.

— Не перестали. Я сам отказывался.

— А теперь?

— Теперь? — секундная пауза, — теперь нет смысла. Так даже лучше.

Сбежал, подальше от меня, не желая находится рядом, пресекая все возможные столкновения. Прикрываю динамик рукой, потому что не могу сдержать всхлип. 
Кое-как выдыхаю и севшим голосом спрашиваю: