– Ну, не знаю. Я еще об этом не думал.

Сотрудник перестал печатать, закрыл глаза и провел белыми пальцами по своему лицу:

– Знаете, я порой не понимаю людей вроде вас. Вы мужчина зрелых лет с хорошей работой и семейными обязанностями. Вы были принудительно госпитализированы и провели неделю в палате с самым жестким режимом из всех подобных мест в городе, и вы все еще «об этом не подумали»?

– О’кей, я буду обследоваться.

– Это в ваших же интересах, мистер. Далее. Вы можете себе позволить сеансы психотерапии в частном порядке или же будете приходить сюда, в амбулаторное отделение?

– В частном порядке.

– А как насчет алкоголя? Вы намерены с этим покончить?

– Честно говоря, я полагал, что это мое личное… Хотя, если вам это нужно для галочки, пишите «да». И все дела.

– Я гляжу, вы большой умник, даром что ростом не вышли. Попадаются и такие среди вашего брата.

Он закончил печатать, вынул из машинки листы, оторвал от них копирку, затем скрепил степлером и гневно шлепнул в нескольких местах резиновой печатью. Похоже, процедура подошла к концу.

– Теперь я могу получить свою одежду?

– Вы шутите? Несомненно, вы шутите. Или вы полагаете, что город Нью-Йорк так запросто выпустит вас отсюда, учитывая, каким путем вы сюда попали? Вас могут выписать только под поручительство мистера Пола Р. Борга; только после того, как он явится сюда и побеседует со мной лично, и только если он согласится подписать эти бумаги.

Он протянул руку к телефону.

– А сейчас отправляйтесь в палату и ждите. Меня порядком утомил вид вашей физиономии.

Ожидание не затянулось. Пол Борг появился в палате реабилитации с тревожной улыбкой на лице и мимеографической копией квитанции.

– Я подписал все бумаги, – сказал он, – а вот эта нужна для получения твоей одежды. Тут написано: «Комната три-Ф». Ты знаешь, где это?

Они отыскали нужную комнату лишь после долгих и бестолковых блужданий по коридорам, перемещений на лифте и расспросов людей, не говоривших по-английски. Переодевшись (это было невероятное удовольствие: его собственная одежда и ботинки, его наручные часы и его набитый купюрами бумажник), он сказал:

– Пол, я должен еще кое-что сделать. Надо найти здесь буфет или какой-нибудь киоск.

– Зачем?

– Долго объяснять. Идем. Скорее всего, это на первом этаже.

Буфет действительно нашелся на первом этаже, и Уайлдер приобрел блок «Пэлл-Мэлла». Затем достал из нагрудного кармашка собственную ручку, написал на блоке: «Для Чарли, с огромной благодарностью» – и присовокупил к этому свое имя.

– Ну вот, – сказал он. – Где тут лифт психиатрического отделения?

– Джон, что это значит?

– Не твое дело. Но это важно.

– «Палата для склонных к насилию»? – переспросил лифтер. – Здесь нет палаты с таким названием.

– Возможно, это неофициальное название, – сказал Уайлдер, – но я имею в виду палату на седьмом этаже.

– В любом случае я не могу вас туда доставить. Сегодня не день посещений.

– Я не посетитель, я… Короче, доставьте это в палату, отдайте копу у двери и скажите ему, что это для Чарли. Сделаете?

– Да, это я могу.

И дверь лифта затворилась.

– Сукин сын наверняка прикарманит сигареты, – проворчал Уайлдер. – А если все же передаст копу, тот заберет их себе. Надо было настоять и подняться туда лично. Я должен был действовать решительнее.

– Джон, оно того не стоит. Ты ведь понимаешь, что это не имеет значения?

– Нет, имеет. Такие вещи как раз имеют значение, вот и все.

Когда же они, пробравшись через все коридоры и приемные, наконец вышли на свежий прохладный воздух Первой авеню, Уайлдер выдохнул: «Ого!» Потом он сказал: «Боже мой!»