– Маруш, так горшки испокон веков из глины делали, красками красили и в печи обжигали. Так же как и стекло на Севере варили, там пески тоньше. Я лишь придумал, как чашки да тарелки на пресс ставить. Так куда быстрее и дешевле производство. Да и то… на Севере сложные вазы и прочую стеклянную посуду давно делают с помощью пресс-форм.

Я нахмурилась. Почему-то мне хотелось, чтобы этот человек был самым настоящим магом, а не просто дельцом.

– О чем задумался?

– А вы – маг, Казимир Федотович?

– Маг. Элементалист.

– Как это?

– Могу материалы всякие соединять. Нагревать могу немного. А если инструмент подходящий найти, то и с металлами работать могу. Но мне металлы даются плохо, а вот пластичное что-то…

– Вроде глины?

– Да. Вот глина или стекло – это мне под силу.

– Стекло разве пластичное? – удивилась я. – Оно же хрупкое! Бьется?

– Если нагреть – его ножом резать можно. Эх, свожу тебя и на стекольный завод. Мне там мастера предлагают попробовать кубки разноцветные делать. Из голубого, желтого и лилового стекла.

Я слушала рассказ Долохова затаив дыхание. До чего ж умный мужчина! И в деле своем разбирается досконально! А уж когда мы на карьер приехали, и Хозяин сразу в ямы полез, я еще больше восхитилась. Не боится он испачкать ни руки, ни портки!

Сунулась было за ним, тут же увязла. Насилу ботинок вытащила из мокрой земли. Нет уж, я по травке похожу да по досочкам. Не для меня этакая грязь.

– Вы, черти, чего творите? – раздался из ямы рык Долохова. – Ослепли совсем? Здесь уж и глины-то не осталось, сплошной песок! Рыть вправо надобно!

– Так заливает, Казьмир Федотыч! Куда дальше-то? Берег оползать начинает.

– А доски вам на что? Крепите! А инженер где? Запиши-ка, Маруш – инженеру штраф! Недоследил! Эх, все самому нужно делать!

Вылез из ямы и дальше помчался. У меня через полчаса уж язык на плече был, а Долохов ничего, как мальчишка скакал с горящими глазами, только вдруг губу прикусил и начал грудь растирать.

– А ну, сударь, пожалуйте в бричку, – поспешила к Хозяину я, хватая его за рукав. – Сердце прихватило, да?

– Сейчас пройдет, – глухо пробормотал мужчина. – Не лезь под руку.

– Я на вас мэтру Пиляеву нажалуюсь.

– Нос не дорос. Вот что, малыш, в бричке под сидением фляга, принеси-ка ее.

Я побежала к нашему экипажу со всех ног. Разыскала флягу, вытащила пробку, понюхала – настой травяной, похожий на тот, что лекарь моей матушке выписал. Добре. Вернулась обратно и обомлела. Долохов курил! Да не трубку, а богомерзкие папиросы, что не так давно на Юге начали продавать. Помнится, матушка отца ругала, когда от него табаком пахло. Говорила, что вредна для легких эта забава.

– Казимир Федотович! – взвизгнула я. – Что вы творите?

– О, еще одна нянька. Молчи, щенок, мне так легче. Дай флягу.

Прислонившись к дощатой стене сарая для инструментов, он хлебнул травяного отвара и замолчал, тяжело дыша. Не больно-то ему папиросы помогали, как по мне.

– Править сможешь, Маруш? – наконец тихо спросил Казимир.

– Смогу, – смело соврала я. – Домой?

– Да. В усадьбу отвезешь меня. И за Пиляевым стоит послать. Ты записи вел?

– Вел, разумеется.

– Потом покажешь. Нет. Не нужно Пиляева. Мне легче уже.

Мужчина встряхнулся как пес, а скорее даже – как медведь. Оскалился, подергал себя за короткую бороду и отлепился от стенки. Кинул мне пустую флягу и довольно твердым шагом направился к рабочим.

Вот ведь упрямец!

Отдав последние распоряжения, Долохов залез в бричку и приказал:

– Поехали.

Правила я плохо, но Казимир заметил это не сразу. Только когда я заговорила укоризненно: