– Токма что! – донеслось из глубины правого коридорного рукава.

– Ц-ц-ц! – сухо поцеловались створки лифта.

Кабина пошла вниз.

– Танечка, а ведь это ты из шестьдесят седьмого номера! – удивленно и пока еще не испуганно сказала Нюня.

– И что? – напряглась я.

– Письмо! – напомнила Тяпа.

Я посмотрела на конверт, «токма что» врученный мне горластой горничной Клавой. Похоже, «банкиры» интересовались именно этим письмом! С какой, интересно, стати?

– Пожалуй, это не счет за починку двери, – поменяла свою версию Тяпа. – И вряд ли эти «банкиры» пришли предложить тебе кредит для погашения задолженности. Не пора ли открыть конвертик?

– Только не здесь! – воскликнула Нюня. – Вдруг эти двое торопятся тебя догнать?

Красные цифры в окошке над вторым лифтом, действительно, менялись с убыванием. Я не осталась посмотреть, кого привезет кабина, шустро шмыгнула в ближайшую открытую дверь и оказалась во внутреннем дворике.

Там было тихо, спокойно и безлюдно. На лавочке под цветущим сиреневым кустом сиротела, трепеща страницами, забытая кем-то газета, на фигурной плиточке дорожки, ведущей к невидимому за зеленой изгородью бассейну, медленно просыхали чьи-то мокрые следы. Я присела на скамейку, взяла газету, развернула ее и спряталась за бумажным экраном, как это делают шпионы в кино. Посидела так пару минут, ожидая погони с криками: «Где эта, из шестьдесят седьмого?!» и «Держи ее, держи!», но благодушное спокойствие моего оазиса осталось непотревоженным. На третьей минуте я почувствовала себя пугливой дурой и отменила режим маскировки. Я убрала в сторону газету, открыла адресованный мне конверт и достала из него небольшой бумажный листок.

Сверху его украшал логотип отеля с адресом и телефонами, а снизу красовался незабываемый автограф Раисы Лебзон – хитрый вензель, который Райка придумала для себя еще на первом курсе, а затем пять лет доводила до совершенства на скучных лекциях, предпочитая каллиграфические упражнения прозаическому написанию конспектов. Стенограммы более или менее вдохновенных речей наших преподавателей делала только я, чем и испортила себе почерк. А вот Райка руку берегла и выписывать красивые буковки не разучилась: над изящным вензелем из двух стильнючих закорючек тянулись ровные строчки: «Тнюха, номер оплачен до конца недели. Не вздумай съехать!»

Строчки-то были ровные – спасибо линованной бумаге, а вот буковки в словах клонились в разные стороны. Это не только придавало каллиграфическому шедевру моей подруги своеобразную прелесть, но и наводило на мысль об алкогольном происхождении ее писательского вдохновения. Определенно, в момент сотворения записки Раиса была нетрезва: на бумаге она потеряла буковку в моем имени точно так же, как глотала в подпитии гласные в устной речи.

– Да не о том ты, Танька, думаешь! – досадливо одернула меня Тяпа. – Пьяная она была или трезвая – не суть важно. Ты вникни в смысл ее слов. Райка черным по белому написала: «Не вздумай съехать!» Выходит, она предполагала, что такое желание у тебя возникнет?

– Оно и возникло, – доложила Нюня. – Честно говоря, совсем не хочется возвращаться в шестьдесят седьмой номер…

Я представила, как расслабленным прогулочным шагом подхожу к своей двери с циферками 1567, а по обе стороны от нее атлантами разной степени могучести высятся сомнительные «банкиры» – блондинистый красавчик и щетинистое чудовище. Косматые лапы здоровяка смыкаются на моих плечах, я тряпичной куклой взмываю в воздух и…

– И что?! – пискнула испуганная Нюня.

– И все, – сурово шмыгнула носом Тяпа. – Сомневаюсь, что эта встреча пройдет в теплой, дружественной обстановке и увенчается взаимовыгодными договоренностями. Скорее всего, кому-то просто свернут шею.