– Ты не понял, Бев. Девчонка не для нас, а для тебя. – На плечо легла тяжелая рука. – Сая, поклонись нашему собрату Бевану.

Поклонись. Сидеть. Лежать.

Как собачонке командует.

И какой поклон желают видеть господа – принятый в высшем свете легкий наклон головы, поясной поклон или сразу пасть ниц?

Будь что будет.

Реверанс. Не глубокий, средний – не перед особой королевских кровей приседаю. И глаза можно не поднимать – за последние недели я привыкла изучать полы и чужую обувь.

– Прелестная невинная рабыня из самого храма непорочных дев в Сине в твоё личное пользование. Чуешь, какой дивный аромат? Такой только у настоящих, выдержанных девственниц бывает. – Рука с плеча исчезла. Нордан отошел, зашуршал бумагами. – Один росчерк, и она вся твоя.

Быстрые шаги, на моих плечах другие руки, теплые, бережные, поднимающие из реверанса.

– Извини, Беван, но, похоже, вышла ошибка. – Дрэйк отпустил меня и приблизился к Нордану. Молниеносным движением выхватил из его руки знакомое свидетельство на собственность, достал из кармана жилета перо и, положив бумагу с зелеными виньетками по краю на кофейный столик, начал заполнять пробелы, где указывалось имя владельца. – К сожалению, Норд позабыл, что эта рабыня уже принадлежит мне.

Широкая, размашистая подпись, и Дрэйк, спрятав перо обратно в карман, продемонстрировал свидетельство Нордану.

– Будешь оспаривать? – уточнил Дрэйк невозмутимо.

На мгновение показалось – будет. Глаза похолодели до светлого льдистого оттенка, уже не синие, скорее голубые. Вызов во взгляде, лицо застыло маской неприязни, настолько яркой, жгучей, что захотелось броситься вон из гостиной вопреки тому, что неприязнь эта обращена не на меня.

Пока не на меня.

– Занятная, должно быть, рабыня, – насмешливое замечание Бевана разбило напряжение чуткой, выжидающей паузы.

В поле моего зрения появилась новая пара ботинок. Коричневые, начищенные. Я подняла взгляд на мужчину передо мной. Высокий. Моложе. Короткие каштановые волосы тщательно, подчеркнуто небрежно растрепаны. В глубине карих глаз, как и у Дрэйка, вспыхивали искры, но не рыжие, а золотые, рассыпались сухими песчинками. Хорошо сложен и даже одежда не могла смягчить линий тренированного мужского тела. И красив – той идеальной, далекой, эфемерной почти красотой, что свойственна скульптурам богов. Красотой, скрывающий холодный, бездушный камень.

– Экзотическая штучка. – Беван потянул ко мне руку, желая коснуться подбородка.

– Беван, – негромко окликнул Дрэйк.

Рука замерла на полпути. Заинтересованный взгляд же продолжил изучать моё лицо, накаляя воздух вокруг, оставляя неприятное, липкое ощущение на коже.

– И твоя правда, Норд, этот запах так и манит… – Нарочито глубокий, медленный вдох, хищный трепет ноздрей. – Но твоя метка несколько портит чудный букет. Так чья же это рабыня?

– Моя. – Дрэйк скрутил свидетельство трубочкой, шагнул ко мне. – Идем, Сая.

Я с облегчением отвернулась от Бевана, вышла из гостиной. Слишком пристальный, голодный даже взгляд преследовал, касался незримо затылка, спины, словно вынуждая обратиться в бегство. И отстал, лишь когда мы, миновав зал с фортепиано, оказались в холле.

– Норд уверял, что нашел тебе место в особняке, – произнес Дрэйк. – Я знал, что ты все эти дни находилась в доме и что тебя никто… не трогал. Норд говорил, что у тебя всё в порядке, но держать тебя в качестве подарка Бевану?

– Откуда?

– Что – откуда?

– Откуда вы знали, что я по-прежнему в доме?

– По запаху, Сая. Он действительно… довольно сильный и привлекает внимание. По крайней мере, наше.