Плюнуть ему в лицо хотелось, впиться зубами в губы – особенно нижнюю – наглую и пухлую, искривленную, будто в вечной насмешке…

– Не то что? – повторил он, прожигая меня взглядом.

– Не то я… не смогу сыграть роль… которую вы хотите, чтобы я играла… – не отрывая взгляда от этой губы, выдавила я, чувствуя, что меня уже потряхивает от эмоций.  

Наклонившись совсем близко к моему лицу, он вдруг потерся щекой о мою щеку.

А потом склонился еще ниже и раскрыл мой рот языком – медленно, будто смаковал или пробовал его на вкус. И от каждого миллиметра этого прикосновения, от каждого расчетливо-неторопливо-тщательного погружения в мой рот, веяло вызовом – давай… возмутись. Оттолкни меня.

Если он будет так меня провоцировать, никакой игры не получится – какая я после таких хозяйских поцелуев «девушка на свидании»?

– Уже не плачешь, как я посмотрю…  – чуть отстранившись, он смотрел мне, казалось, в самую душу, выворачивая ее наизнанку. Будто понял, что я задумала, и не сказать, что ему это сильно нравилось. А зрачки уже так почернели, что и отражения моего лица не было видно.

– Нет, – в тон ответила я. - Смирилась.

Он прищурился.

– Умная девочка… И глупая. Думаешь, я покорную покупал?

И, не позволяя мне ответить, снова атаковал мой рот – уже яростно, хищно, давая себе волю – как тогда, когда зажал меня, голую, напротив зеркала…

Не выдержав, я размахнулась, отпихнула его и влепила ему со всей дури пощечину. В щеку не попала, конечно – получилась скорее оплеуха. Причем, судя по тому, как сотряслась его голова, довольно чувствительная.

В ужасе я зажмурилась и вжалась в стенку.

Все. Это конец. Я не знаю, чего он добивался, заставляя меня вспомнить, кто я и кто он, но явно не распускания рук. И сейчас мне прилетит.

Говорят, что перед смертью в голове у человека мелькает вся его прожитая жизнь. И моя мелькнула – не вся, конечно – кусками. Мама, бросившая меня в одиннадцать лет и умотавшая с любовником в Австрию… Запивший с горя папа… Университет, где я в первый раз в жизни поцеловалась… И огонь – яростный, всепоглощающий, ревущий и сметающий все на своем пути огонь, который я тщетно пыталась потушить…  

– Так-то лучше… – вдруг услышала удовлетворенное, и по моей щеке нежно провели пальцами. – Вот эту дикую кошку я и покупал.

Я распахнула глаза, и он поднял мое лицо к себе за подбородок.

– Не плачь и не будь послушной куклой. И никогда... - мое горло вдруг сдавили так, что дышать стало невозможным, - НИКОГДА больше не смей делать того, что только что сделала. Поняла?    

Совершенно сбитая с толку, задыхаясь, я кивнула.  

Ничего более не говоря, он отпустил меня, взял за руку и дальше повел так. Будто мы и впрямь пара – мужчина и его женщина.

***

В карету мы садиться на этот раз не стали, вместо этого просто выйдя из двора на улицу – неожиданно широкую, хоть и засыпанную все той же грязной соломой. Сопровождало нас трое – двое лакеев, ехавших ранее на облучке кареты, и хмурый, высокий мужчина, которого лорд Варгос пару раз назвал Ихташ. Его я раньше не видела – вероятно, присоединился к кортежу уже на постоялом дворе.

По дороге встретилось совсем немного людей, но я не придала этому особого значения. Мало ли – может, сиеста у них.  И только когда Эллиор толкнул дверь явно закрытого магазина, стало понятно – мы и есть причина временного затишья в деревенской жизни. От двери врассыпную бросились бежать притаившееся за ней женщины-продавщицы – штук пять, не меньше. Моего лорда боялись – это было совершенно очевидно.

– Хозяйку… – лаконично бросил Ихташ, зашедший вторым. Лакеи остались на улице.