Девушка горько зарыдала, заметавшись на грубой подстилке в своей клетке, перебирая тонкими пальчиками прутья своей клетки и стараясь расшатать их и вырваться на свободу.

- Помогите, спасите! Пожалуйста…

Ее голос сорвался в рыдания, Хлоя, закрыв руками лицо, плюхнулась на жуткий, драный соломенный матрас, на фоне которого шелка ее роскошного платья смотрелись неуместно ярко.

- Ишь, как убивается, - раздался откуда-то сверху грубый голос.

- Ничего, Господин Дракон ее утешит, - отозвался другой, не менее грубый и даже развязный голос, и матросы, занимающиеся своими делами и слушающие этот немудреный диалог, разразились разнокалиберным хохотом.

- А жалко, бедную, - отозвался кто-то сердобольный. – Может, отпустить?..

- А домой она вплавь отправится?

Эта незамысловатая шутка снова была оценена матросней, и они снова расхохотались, представляя эту расфуфыренную плаксу, барахтающуюся в волнах в окружении собственных юбок, вздувающихся пузырем подобно огромной раскормленной медузе.

Однако, надежда, посеянная в душе девушки нерешительным, дрожащим голосом невидимого заступника, придала ей сил. Подскочив на ноги, вцепившись в решетку, Хлоя снова закричала – так пронзительно и жалобно, что у любого, кто имел сердце, оно сжалось от боли:

- Ради бога, освободите! Я отработаю… я согласна на любую работу, я буду кухаркой или пойду мыть полы, стирать вашу одежду – только отпустите! Дайте мне возможность вернуться назад! Пожалуйста!

Но матросы – люди суровые, сердец, наверное, не имеют.

- Скоро отработаешь, - отозвался грубый голос на рыдания девушки. – Говорят, господин Дракон урабатывает таких, как ты, в месяц.

Матросы так и покатились со смеху.

- Может, помочь ему? – предложил чей-то невообразимо похабный голос. – А то сам не справится, не уработает. Девка-то ничего, гладенькая…

Услышав этот хищное, мерзкое предложение, Хлоя испуганно заметалась в своей клетке, словно птичка, прикрываясь руками. Вмиг ее тюрьма показалась ей надежной защитой от тех, кто рассматривал ее горящими похотливыми взглядами, и она уже пожалела, что подала голос, и отчаялась до слез, до горьких рыданий, тонущих в скотском хохоте грубой матросни. Как она оказалась в этом жутком, грязном, опасном мире, где каждый – враг ей, и без зазрения совести разорвет на ней корсаж, чтобы добраться до трепещущего тела?…

- А ну, молчать там! – на чисто выскобленные доски палубы с треском опустилась черная трость, и матросы, до того момента глазеющие на Хлою и облизывающиеся на ее груди, виднеющиеся в глубоком декольте, прыснули в разные стороны, как вспугнутые резким светом крысы, покарабкались по вантам вверх ловчее мартышек, подальше от гнева вступившегося за Хлою человека. – Не сметь даже смотреть в сторону подарков Дракону!

Подарки Дракону!

Эти слова горьким черным пламенем обожгли разум Хлои, она заскулила, обмирая от страха. В памяти всплыл напуганный взгляд градоначальника, и его лепет – «ваша судьба всецело зависит от его милости, от Господина Дракона, так что ж я могу…»

Так значит, это не привиделось ей, значит, это не сон и бред. Но зачем она Дракону?!

- Дракону?! Зачем я ему?! Съест?!

Мрачный незнакомец, разодетый в дорогой черный бархат, высокий худощавый мужчина с блестящими черными глазами, мрачно смотрел на нее, поджав тонкие неулыбчивые губы.

- Господин Дракон, - звонко произнес он – словно выбил чеканный рисунок на монете, - не ест людей. Господин Дракон не животное и не безмозглое чудовище, думать о нем так – это оскорбление Господину Дракону.

Голос незнакомца был так резок, так жесток и холоден, что Хлоя тотчас испуганно замолкла, глядя в злые черные глазки мужчины, хотя мысль о том, что она, похищенная, напуганная, измученная, сидящая как собака в клетке, против воли предназначенная ему в подарок, оскорбляет дракона, была абсурдна.