Джеймс, с которым мы тесно общались с самого детства, мог только мечтать о том, чтобы прикоснуться к дочери графа таким образом – как и любой другой мужчина благородных кровей. А малознакомый берейтор – по сути, слуга – сделал это так непринужденно, будто я была кухаркой или пастушкой из соседней деревни.

Определенно, он не испытывал ко мне ни капли почтения. Это злило и огорчало.

– Кисти смягчите: не нужно выпрямлять их и тянуть к ушам лошади. Спину держите ровно, но поясницу немного расслабьте. Пусть она немного проседает в такт шагам лошади.

Я почти ждала, что он прикоснется еще и к моим рукам с талией, но берейтор отвернулся и снова повел Айрин вдоль плети. Светлело, и я видела капли дождя, сползающие по лицу мужчины – от висков с гладко зачесанными назад волосами к шершавому, поросшему трехдневной щетиной подбородку.

– Признайся, Брукс, тебя волнует то, то скажут другие слуги, когда узнают, что ты тренируешь женщину? – немного хрипло сказала я, чтобы перехватить инициативу разговора в свои руки. Мне хотелось снова вернуться к своей прежней уверенности, даже озлобленности, но голос не слушался.

– Куда больше меня волнует, что скажет граф О'Коннор, когда вернется и увидит, что вы управляетесь с лошадью куда лучше, чем следует... Вы забыли про ноги, госпожа.

Я вернула ступни в неудобное с непривычки положение и постаралась сосредоточиться на движениях Айрин, желая раствориться в плавной качке лошадиного шага, слиться с Птицей в одно целое и взлететь к набухшему дождем серому полотну туч.

Мне не понравилось, что Брукс заговорил об отце. Он знал обо мне куда больше, чем казалось вначале. Ничего удивительного, если вдуматься – я была достопримечательностью северной Ирландии вроде «Тропы Великанов» и замка Данлюс.

Слуги шептались за моей спиной, а немногочисленные дворяне окрестных земель смотрели, как на диковинку – с любопытством и опаской. Кто-то, вроде няни Моррисон, вздыхали и сетовали на дикость и упрямый нрав юной наследницы, кто-то – сочувствовал несчастной девушке, брошенной отцом в глуши британской провинции. Горе-родитель постоянно обещал забрать меня в Лондон и заняться моей судьбой, но каждый раз у него находились дела поважнее.

До этого момента мне было плевать, что думали другие – я не чувствовала себя несчастной и уж тем более не нуждалась ни в чьей жалости. Я родилась и выросла в Ирландии, и не представляла себе иной жизни, кроме как на просторах изумрудных лугов, под вечно угрюмым небом нашего острова. Но когда о моей покинутости заговорил Адам Брукс, я почувствовала себя уязвленной. Брошенное вскользь замечание неприятно царапнуло и оставило чуть заметный, ноющий след в душе.

– Не беспокойся об этом. Если будут вопросы, скажешь, что у тебя не было выбора – хозяйка приказала.

Он ничего не ответил, и дальше мы ехали молча, не считая коротких замечаний Адама по поводу моей посадки. К этому моменту я успела десять раз пожалеть о том, что пришла на занятие. Моросящий дождь медленно, но верно выводил из себя. Амазонка стала тяжелее на фунт или больше и перестала защищать от холода. Небольшая шляпка не спасала от влаги, капли просачивались под плотный фетр, постепенно пропитывая волосы, оседали на лице, а вытирать щеки и глаза рукой я стеснялась. Единственный плюс ненастной погоды – лишь отсутствие вечной сигареты в руках тренера: Адам Брукс тоже промок, но не казался хоть сколько-нибудь огорченным этим фактом. Уж он-то был из куда более устойчивого к перепадам температур и невзгодам погоды теста.