Почти каждую ночь мне снится один и тот же сон. Он меня мучает уже около года. Из-за него я и решила обратиться к психотерапевту. Я не могу уже видеть одно и то же каждый раз, как засыпаю.

В нынешних обстоятельствах мне повезло, что детский дом находится недалеко от железнодорожной станции. Преодолеваю это расстояние довольно быстро, никакой охраны не вижу и беспрепятственно вхожу на территорию учреждения через калитку. Здание не сильно примечательное: двухэтажное, стены окрашены в отстойный зелёный цвет.

Да уж, унылое местечко. Подхожу ко входу, хочу открыть дверь, но вдруг слышу женский крик.

Нет, не о помощи, а от боли.

Решаю пойти на звук, посмотреть, что происходит. Обхожу здание со стороны и оказываюсь на заднем дворе. Теперь слышно яснее, и удары, и сами крики. Звуки доносятся из зарослей неухоженного кустарника.

— Ты меня поняла? Чтобы я не видела тебя рядом с ним, иначе пожалеешь, птичка певчая, блин! Поняла, я тебя спрашиваю? — кричит девушка с грубым голосом.

— Я к нему никогда и не подхожу, это он сам... — едва слышу тихое оправдание другой.

Затем раздается звук звонкой пощёчины:

— Ты, блин, что, тупая? Ничего не понимаешь? Или тебе жить надоело?! Я тебе говорю — ты меня слушаешь и выполняешь! Усекла?

Следует пауза.

— Я не слышу! — продолжает все тот же женский грубый голос.

— Да.

— Вот и отлично, сразу бы так. Николаевне и Андрею скажешь, что споткнулась и упала. Все, девочки, пошли, нам пора.

Я спряталась за дерево в надежде, что останусь незамеченной. Из кустов вышли три девушки интересной наружности — с ярким макияжем, ужасными причёсками и абсолютно разные. Одна — пампушка среднего роста, другая — высокая и упитанная, третья — среднего телосложения и роста. Но было кое-что у них и общее — жестокое и в то же время довольное выражение на лицах. И вроде девчонки все трое младше меня, все-таки мне скоро девятнадцать, а им максимум шестнадцать-семнадцать лет, но повстречать их всех вместе в тёмном переулке я бы не хотела, хотя, они и в светлое время суток ведут себя более чем агрессивно.

От их лицезрения отвлекает тихий плач. Иду на звук и выхожу на небольшую лужайку, посреди которой на коленях, с опущенными плечами сидит худенькая девушка со светлыми взъерошенными волосами и плачет.

Да, жизнь сложна у детей в детских домах — единственный вывод, который я могу сделать из увиденного.

Достаю из сумочки влажные салфетки, протягиваю их ей:

— Возьми, вытрись.

Девушка поднимает зарёванные глаза и смотрит на меня непонимающе.

— Что, тут никто за тебя не вступается? — Я прекрасно помню, как мы с пацанами дрались, как один двор шёл стенкой на второй. И если нет друзей, которые помогут и вытянут из месива, приходится очень тяжко. — И часто у вас такое случается?

— Я… Ты? Что ты тут делаешь?

Я пристально смотрю на нее и понимаю: это же она! Та самая София, Софа, из-за которой меня мучают кошмары. Теперь я внимательнее осматриваю ее и все вокруг.

Она очень схуднула, одни кости да кожа остались. Щеки впали, глаза красные от слез, нос распух, на щеке красная отметина от пощёчины, вещи на ней порваны. Рядом валяется вывернутая наизнанку сумка, все содержимое которой разбросано. Один кроссовок не выдержал натиска «троицы» и расположился тут же, на земле, второй остался на ноге.

Кошмар! Теперь я начинаю понимать значение моего сна. Ей действительно нужна помощь.

— Ну, так что? Часто такое случается? — в моем голосе нет жалости, ведь это последнее, что хочет услышать человек, который подвергся подобному моральному и физическому насилию. И если учитывать наше с ней прежнее общение, то я тем более не должна показать, свои истинные чувства. — И вытрись уже, — дёргаю рукой с салфетками у неё перед лицом.