Доктор был, мягко говоря, в шоке: он перекрестился, а медсестра от радости упала на стул. Мама, в отличие от них, счастливо разревелась, осознав, что только что силой материнской любви воскресила своего Артиста. Она укутала тёплым одеялом мое ознобившее тельце. Взяв меня на руки, она крепко обняла, затем гневно взглянула на медсестру, которая оцепенела от маминого взгляда.

– Сволочь! – это всё, что сказала мама.

Врач опустил голову и стыдливо прикрыл глаза.

Я вообще не понимаю… у этого типа, развлечение такое было – наблюдать за страданиями несчастной женщины? По-моему, ничего развлекательного в произошедшей беде не было! Я понимаю, что подобное зрелище не случается каждый день, но всё же…

Итак, у меня таки получилось добраться живым домой, в моё первое настоящее личное пространство, заполненное теми, кому я дорог. Мама поклялась себе, что больше никогда в жизни не доверится ни одному человеку в белом халате. И, знаете, она в чём-то права. Большинству из них интересны лишь деньги, несмотря на клятву Гиппократа, но о каких деньгах идёт речь в советской семье.

Бабушка встретила нас тёплой улыбкой и вкусным домашним печеньем, наполнившим ароматом весь дом, и целым заварником чая. Какого именно? Хм… довольно деликатный вопрос, ведь в магазинах, все равно, выбора не было. Точнее выбор был – чай или кофе в банках с названиями «Чай» и «Кофе» (в Советском Союзе кофе, вроде бы, поставлялся из Бразилии, а чай – из Индии). Поэтому честно будет сказать «Индийский чай». Вспомнил! Был еще «Грузинский чай». Так или иначе, мне было всё равно. Рано мне было пить чай. Он предназначался для моей семьи, я же любил молоко (кстати, я, даже учась в университете, предпочитал его другим напиткам).

Мои новоиспеченные родственники много разговаривали, обсуждали насущные проблемы, моё удушение между стеной и кроватью, с ужасом охая и ахая.

Вести о «пополнении» моментально разнеслись по округе, так что друзья семьи пришли в гости, чтобы поздравить родителей и познакомиться со мной (и естественно, никто не удержался от пощипывания моих щёчек… больно же, блин!).

И был среди них один человек, который любил меня больше всех. Ему было четыре года. Его звали Александр, мой старший брат.

Мне иногда кажется, что я сам люблю его больше, чем себя. Он всегда был для меня кем-то возвышенным. Я знаю, что «не сотвори себе кумира» и всё такое, но всё, чем бы он ни занялся, производило на меня неизгладимое впечатление: я хотел делать так же, уметь то же, вести себя так же, но не лучше, а именно так же. Я до сих пор это чувствую. Он меня вдохновляет. Да, я сам себе удивляюсь, но чего таить-то.

Обычно братья не очень хорошие друзья, и мы с ним не были исключением. Дело во мне. Я как истинная «Рыба» терпеть его не могу, но души в нём не чаю. Он всегда был любимчиком в семье, хотя мама убеждала меня в обратном (не верю я вам, ребята, я слишком глубоко увяз в политике, красноречии и прочей дребедени развивающей IQ).

Соскучились по политике? Вот вам немного информации, которая просочилась в мой мозг на лекции: дети, рождённые в СССР, были ничем большим, чем средство к получению государственной помощи в виде личной квартиры, за второго ребенка. Ужасные, но факты. Это и есть причина моей слабой привязки к семейным узам. Я благодарен за то, что меня вырастили, выкормили и выучили, отправив в университет, но ведь мне совсем не это надо было от семьи.

– Ты типей будис фыть с нами? – спросил меня мой брат.

Точнее сказать, он направил свой вопрос в сторону того, что должно было быть мной: я был закручен-перекручен тысячей и одним одеялом, чтоб не замерзнуть и не выпачкаться (или чтобы я ничего не выпачкал). Единственное, что было видно – мои большие и зелёные как изумруд глаза.