– Стряпка! Кого я в стряпки назначил? В рукомойнике воды нет. Надо воды из колодца наносить! Эй, Арина! Курносая! Где ты тут? Я, кажись, тебя в стряпки на сегодня назначил? Что ж ты с водой-то? Надо вставать и воды принесть. И в ведре воды нет. Что это за безобразие!

Женщины подняли головы и смотрели посоловелыми от сна глазами.

– Где тут у вас Арина валяется? Пусть встает да воду носит. Умыться даже нечем, – продолжал хозяин.

На полу зашевелились.

– Ариша! Вставай! Хозяин будит! – заговорила безбровая Акулина и стала толкать спавшую соседку. – Вставай, Арина, да наноси воды.

На полу поднялась курносая молодая девушка и, держась за половицы руками, щурила глаза и зевала.

– Вставай же, стряпка! – еще раз крикнул хозяин. – Здесь ведь не у себя дома, проклажаться нельзя. Вставай, бери ведра да принеси воды из колодца.

– Сейчас… – заторопилась девушка, вскочила на ноги, бросилась к ведрам, стоящим в углу, и, еще пошатываясь от сна, вышла было на крыльцо, но тотчас же вернулась, сказав: – Босиком-то холодно на дворе, позволь уж прежде обуться, – и стала обуваться.

Хозяин между тем начал будить мужиков и других женщин.

– Вставайте! Чего валяться-то! А то заняли весь пол, так что даже и не пройти… – говорил он, проходя за перегородку и доставая оттуда полотенце.

Вскоре два ведра воды были принесены Ариной, умывальник около крыльца был также наполнен водой, и хозяин принялся умываться. Когда он опять вошел в избу, все уже были на ногах. Арина, умывшаяся у колодца, стояла уже в углу перед закоптелым образом и молилась.

– Открестишься, так печь затопить надо да избу подмести, – отдал он ей приказ.

Вставшие мужики и женщины, достав полотенца, также начали выходить на крыльцо поплескаться у рукомойника. Умывшиеся становились тут же на дворе к востоку лицом и крестились. Хозяин, расчесав гребнем волосы и надев картуз, тоже вышел на двор и широким вздохом втягивал в себя холодный воздух. Было морозно. Лужи застеклянило, земля затвердела, на досках был виден белый морозный иней. Хозяин в неудовольствии покачал головой.

– Вишь, утренник-то какой! – сказал он. – К парникам теперь и приступить нельзя, не токмо чтобы их открывать и полоть в них, а я дармоедов набрал. Ближе как к девяти часам утра и рогож снять с рам невозможно, а то все зазябнет. Когда тут пропалывать!

Мужики и бабы слушали и стояли, как виноватые.

– Да уж от сорока мучеников завсегда по утрам сорок утренников, – сказал маленький, тщедушный мужик-работник с клинистой бородкой.

– «Всегда»! – передразнил его хозяин. – Так на что ж я вчера четырех новых дармоедок набрал? Зобы-то хозяйскими харчами зря набивать у меня и прежних рабочих было достаточно.

– А уж это твоя воля хозяйская.

– Когда тут парники откроешь из-за эдакого мороза!

– Не плачься, хозяин. Солнышко взойдет и живо нагреет.

– А пока оно нагреет, вы будете сидеть сложа руки? Думаешь, что это очень приятно хозяину? Как же, дожидайся! Пейте чай скорей да начинайте до парников-то старые кочерыжки из гряд выдергивать.

– Что прикажешь, то и делать будем.

В избе между тем возились уже все женщины, помогая Арине, назначенной на сегодня в стряпки. Одни мели пол швабрами, другие суетились около грязного ведерного самовара, засовывая в его трубу зажженные лучины. Сама Арина растапливала печь. По избе носился дым и, смешавшись с испорченным за ночь от ночлежников воздухом, представлял из себя убийственную атмосферу.

Вскоре печь запылала, вентилируя избу, и воздух начал очищаться. Через четверть часа самовар был поставлен на стол. Хозяин, все еще хмурый, заваривал чай, выложив на стол грудку колотого сахара на синей бумаге.