– Вырывай или не вырывай, а толку от этого не будет. Питер – город-забалуй. А в кормилки в хороший дом попадет, так так-то родителям на голодные зубы в деревне поможет, что в лучшем виде! Да и себе приданое скопит. У нас в Питере такое заведение, что коли ежели кормилка барского ребенка выкормит, то ей всю одежду на руки отдают, тюфяк, подушки да деньгами на отвальную.

– Ну уж, что уж… Зачем такие слова? У тебя, верно, своих-то дочерей нет?

– Дышловая пара в деревне: одной семь лет, а другой – девять.

– Были бы постарше, так не говорил.

– Да ведь я к слову, а по мне, хоть куда хочешь поступай с моего огорода, хоть в принцессы. Вы когда из деревни-то тронулись?

– Четвертый день. Ведь много пешком шли. Денег-то на всю дорогу на чугунку у нас не хватило, – рассказывала безбровая женщина.

– Очень голодно у вас в деревне-то?

– Страсти Божии… Только еще у кого работник или работница в Питере есть, тот дом и держится, а то не приведи господи как трудно. Всю скотину за зиму пораспродали. Ребятишки без молока сидят. Сена у нас в наших местах всегда было много, а прошлый год все повыгорело. Болотина и та посохла – вот какое лето было. Хлеб иные тоже еле на семена сняли, овес тоже пропал. Кабы не грибная осень – ложись и умирай. Грибы еще малость поддержали, потому сушили и на сторону продавали. А только уж и цены же были! Скупщики, видя голодуху, так прижимали, что не приведи бог!

– Хлеба-то своего докелева хватило?

– Да мы так уж что к Николину дню покупать начали. И семена съели, и ничего-то у нас нет. Вот муж на барки нанялся к хозяину, а я в Питер пошла. Что достанем – сейчас надо старикам в деревню на семена послать, а то сеять нечем.

– Разве уж что муж твой с барок расстарается, а ведь тебе нескоро на семена наковырять.

– А ты вот что… Ты закабали меня, милостивец, на лето да дай пять рублев, чтобы в деревню на семена послать. За это я тебе в ножки поклонюсь, – проговорила безбровая женщина, встала с лавки и поклонилась хозяину.

Хозяин махнул рукой.

– Такие ли ноне времена, чтобы бабам по пяти рублей вперед давать, – сказал он. – Нет, не те времена. Мы так ждем, что баба будет после Николы вовсе без цены. Дешева нынче будет баба, совсем дешева.

– Грехи! – покрутила головой безбровая баба и тяжело вздохнула.

Хозяин помолчал, почесал под мышкой и сказал:

– Ну, чай отопьете, так первым делом идите на огород прошлогодние кочерыжки из земли выдергивать, носите их на носилках к избе и складывайте в кучи. Повы-сохнут, так летом топить ими будем.

– Что прикажешь, господин хозяин, то и сделаем.

– Вот за кочерыжки и принимайтесь. Стлаться и спать все будете вот тут в избе, покуда тепло не станет, а станет тепло, так у нас и навес, и чердак есть. Там отлично.

– Спасибо, голубчик, спасибо. Только бы приткнуться где было.

– А тебя, шустрая, как звать? – спросил хозяин курносенькую молодую девушку.

– Меня-то? Меня Ариной, – отвечала та, широко улыбаясь.

– Ну а ты, Арина, завтра с утра в стряпки ступай. Провиант, какой нужно для хлебова, от меня получишь. А что делать нужно, я сказал. Ведь матери, поди, в деревне по хозяйству помогала?

– Еще бы не помогать!

– Ну, вот и топи печку, и вари варево для всех.

Хозяин поднялся со скамейки и стал застегивать кафтан, собираясь выходить из избы. Опрокидывали кверху донышком свои чашки и стаканы и работницы, покончив с чаепитием и собираясь идти к работе.

Ранним утром, еще только свет забрезжился, а уж хозяин огорода, Ардальон Сергеев, проснулся. Он спал в избе за дощатой перегородкой, в маленькой каморке, имеющей, впрочем, крошечное окно и обставленной скамейкой и простым деревянным столом, покрытым красной ярославской салфеткой. На стене висели дешевые часы московского изделия с холщовым мешочком песку на веревке вместо гири. Спал он на койке, устроенной из досок, положенных на козлы, на разостланном войлоке, укрывшись полушубком, и имел в головах громаднейшую подушку в ситцевой наволочке. Часы показывали пятый час в исходе. Потянувшись на койке, он сел, свесив босые ноги, почесался, поскоблив у себя живот и под мышками, и, зевая, начал обуваться. Обувшись и все еще зевая, он вышел из-за перегородки. В избе на полу и на лавках около стен спали, положив под голову котомки и мешки, три мужика и до десятка женщин. Ступая по полу и стараясь не наступить на ноги спящим, Ардальон Сергеев направился к двери и вышел на крыльцо, чтоб умыться, но в висевшем около крыльца глиняном рукомойнике воды не было. Ардальон Сергеев снова вернулся в избу и крикнул: