В Москву я вернулся в феврале 1986-го с огромной черной бородой, двумя дипломными работами и нетерпеливым желанием узнать, когда же мне выходить на службу в органы государственной безопасности.

«Органы» на мои звонки долго не отвечали. Наконец, «бархатный баритон» снял трубку и бесстрастно сообщил мне пренеприятнейшую новость. Оказывается, очередной генсек Юрий Андропов перед своей смертью завещал детей и зятьев сотрудников 1-го Главного управления КГБ СССР (внешняя разведка) на работу в это управление не брать и подписал соответствующий приказ о «борьбе с кумовством». Для меня эта новость была как гром средь ясного неба, как серпом по молоту. Мой тесть, полковник Комитета госбезопасности Геннадий Николаевич Серебряков, действительно служил в том самом главке, поэтому доступ в «контору» мне был перекрыт железобетонно. Мечта рушилась на глазах.

Защитив обе дипломные работы на отлично, сдав государственные экзамены и получив диплом с отличием об окончании престижного вуза и лучшее в стране гуманитарное образование, я оказался на улице без всякого распределения и перспективы. Редакция телепрограммы «Время», с международным отделом которой я в студенческие годы активно сотрудничал и даже делал синхроны для новостей и популярной в те годы политической передачи «Сегодня в мире», от моих услуг была вынуждена отказаться – туда устраивали моего однокурсника из «правильной» номенклатурной советской семьи.

Я поспешил в знакомое мне по гаванскому отделению Агентство печати «Новости», но теперь уже – в престижную главную редакцию Западной Европы. Мне назвали главного редактора, к которому мне надо было обратиться, – Раппопорт Игорь Михайлович. Звучала его фамилия для меня непривычно, как три удара по голове, и я страшно боялся ее забыть или неправильно произнести. На мое несчастье так и произошло. Едва справляясь с волнением, я постучался в дверь его кабинета и, услышав: «Кто там?», – приоткрыл ее и заявил: «Здрасьте, мне нужен Игорь Михайлович Риббентроп!». «Пшел вон!» – закричал Раппопорт и кинул в меня какой-то книгой. Короче говоря, в АПН меня тоже не взяли. Правда, с тех пор я больше не ошибался в произношении непривычных и сложных фамилий.

Тогда, в поисках счастья, работы и возможности прокормить семью, я попытался устроиться в редакцию популярной молодежной газеты «Комсомольская правда». Я многих там знал, и меня помнили многие. Дело в том, что летом и осенью 1983 года я активно сотрудничал с «Комсомолкой» в выпуске специального еженедельного к ней приложения «Алый парус». Это был разгар страстей и взаимной перебранки между США и СССР. На Дальнем Востоке наш истребитель-перехватчик по трагической ошибке сбил гражданский лайнер Южной Кореи, после чего тот ушел, как издевательски сообщали советские СМИ, «в неизвестном направлении». Американцы подняли жуткий скандал, и спираль холодной войны готова была сделать очередной виток.

Советские газеты как могли клеймили «американский империализм». Популярная «Комсомольская правда» старалась от остальных не отставать. Сюда приходили мешки злобных писем советских читателей, адресованных президенту США. Редакция не жалела денег и переправляла эти мешки в Вашингтон, где ими топили камин советского посольства. Одно из этих писем я решил размножить и расклеить по стенам редакции. Уж больно идиотическим и одновременно остроумным было это послание неизвестного советского комсомольца известному хозяину Белого дома: