Она, конечно, говорила правду: там надо следить за тем, что ешь, но если воздерживаться от местных продуктов – все будет в порядке.

Подойдя к плите, Сьюзан Фейн поставила на огонь кофеварку, собираясь приготовить кофе. Он, воспользовавшись случаем, заметил:

– Лучше поздно, чем никогда.

– Что именно? – спросили она.

– Кипятить воду, – пояснил он.

– Это для кофе, – сказала она серьезным голосом.

– Понимаю, – сказал он. – Я просто пошутил. Полагаю, не стоит шутить, если кто-то плохо себя чувствует.

Она уселась за стол, положила на него руки, а потом опустила на руки голову.

– Вы живете здесь, в городе? – спросила она.

– Нет, – сказал он. – Я приехал из Рино.

– А знаете, что я сделаю? – сказала она. – Добавлю себе в кофе немного коньяку. Я видела бутылку на верхней полке шкафа. Не достанете ли? Ее запихнули так, чтобы никто не смог ее найти, если просто заглянет.

Он, сама любезность, достал ей бутылку. Та была не открыта. Сьюзан долго ее рассматривала, читала надписи на этикетке, подносила бутылку к свету. Вода на плите закипела.

– С виду ничего, – сказала она. – Пег возражать не станет. Наверное, ей кто-то подарил. Хотя я все-таки сначала попробую.

Она отдала ему бутылку, и он понял, что должен ее открыть.

Бутылка оказалась закупоренной пробкой, и ему пришлось нелегко. Пришлось зажать бутылку между колен, сгорбиться, как какое-то животное, и, просунув нож в кольцо штопора, ухватиться так, чтобы тянуть изо всех сил. Пробка поднималась понемногу, а под конец выскочила из горлышка, сразу же расширившись. Что-то в этом показалось ему обидным, и он встал, держа только штопор и не притрагиваясь к пробке.

Сьюзан все это время критически за ним наблюдала. Потом, когда он вытащил пробку, она налила в чашку кипятку, размешала в нем ложку растворимого кофе и добавила немного коньяку.

– Попробуйте и вы, – сказала она.

– Нет уж, спасибо.

Ему не нравился коньяк, особенно французский. Повернувшись к ней боком, он поправлял рукава, которые измялись из-за дерганий.

– Вы что, слишком молоды?

– Вовсе нет, – проворчал он. – Просто на мой вкус он чересчур сладок. Я пью скотч.

Кивнув, она поставила перед собой свой café royal[3]. После первого же глотка, содрогнувшись, отодвинула его в сторону.

– Не могу такое пить, – сказала она.

– Вам надо показаться доктору, – сказал он. – Выяснить, насколько это серьезно.

– Терпеть не могу докторов, – заявила она. – И так знаю, что это несерьезно. Просто что-то психосоматическое. Потому что я беспокоюсь, тревожусь из-за распада моего брака. Я стала такой зависимой от Уолта. Я с ним была как ребенок: предоставляла ему принимать все решения, а это неправильно. Если что-то шло не так, я во всем винила его. Это был порочный круг. Потом мы наконец оба поняли, что мне надо освободиться и снова попробовать жить самостоятельно. По-моему, я не была готова к замужеству. Чтобы стать к нему готовой, необходимо достичь определенной стадии. А я ее не достигла. Просто думала, что уже готова.

– Как долго вы были замужем? – спросил он.

– Два года.

– Это долго.

– Да не очень-то, – сказала она. – Мы все еще продолжали узнавать друг друга. А вы женаты, мистер… – Его имя так и не огласилось.

– Стивенс… – напомнил он ей. – Брюс.

– Мистер Стивенс? – закончила она.

– Нет, – сказал он. – Я как-то думал об этом, но хочу подождать, пока не достигну полной определенности. Не хочу ошибиться в таком серьезном деле.

– Разве вы не всерьез ухаживали за Пег Гугер?

– Какое-то время, – сказал он. – В прошлом году или вроде того.

– Вы тогда жили здесь?