– За раскрытие не переживай. Ваклонский изначально был против твоей кандидатуры, тем более что там какие-то новые обстоятельства появились. А альфовец… Ну, по сути, сам виноват. Иди лучше на допрос. Они давно там тебя ждут. У нас ещё работы много.

– Да уж. Умеешь ты утешить.

– Ну а то, – хлопнул он меня по плечу. – Не первый год вместе ведь, даже традицию завели по дням твоих косяков, – и улыбнулся насмешливо, напоминая, что и этим вечером расплаты не избежать.

Мдя. Я уже говорила, что влипание – это моё кредо? Ну так вот, я искренне убеждена, что без внезапно возникнувших проблем, составляющих основную часть моей жизни, день прошёл зря.

Да ещё взгляд этот, который всем телом ощущала, пока раненому руку "чинили". Альфовец так нагло и так пристально смотрел, что я даже не позволила себе наорать на Женьку за подзатыльник. Странное чувство.

Вздохнула и отправилась искать Ваклонского, который ещё не закончил свою прилюдную порку. Будто мало сегодня бед на мою голову свалилось. А ведь единственное, чего мне хотелось сейчас, так это проставиться Женьке очередной бутылкой вискаря и забыться в пьяном угаре, чтобы на утро просто не вспомнить, весь сегодняшний день. Это ведь не так много, правда?

Вот только сейчас меня на допросе будут мурыжить до самого вечера, потом Женя заберёт мою обессилевшую тушу и утащит в ближайший бар, где две порции спиртного размажут меня тонким слоем по барной стойке, а утром я проснусь на диване в его уютной квартире с адской головной болью. И я отправлюсь сначала домой, чтобы привести себя в порядок, а потом бодрой антилопой помчусь на священный ритуал – планёрку, на которой Ваклонский разделает меня на… орехи. Именно на орехи, да. Не зря же всё управление за глаза Всеволода жутобелкой зовёт. Ну, зубы у него… выдающиеся. Причём, как родные, так и абстрактные. Как говорят в народе: «такому палец в рот не клади»

В общем, завтра мне тоже будет плохо.

2. 2

Три недели спустя

– Боже, как же раскалывается голова, – мой собственный голос набатом разносится в упомянутой, усугубляя и без того моё ужасное состояние.

– Мне, конечно, приятно, но можешь и дальше продолжать называть меня Женей, – раздалось где-то во внешнем мире, сопровождаемое громким сюрпаньем, – Вставай, Виноградова. На оперативку опоздаешь.

По комнате разносился аромат свежесваренного кофе и выпечки. Мне резко поплохело, но затуманенный мозг отказался выворачивать наизнанку пустой желудок. До противного пересохло горло, а руки, сжимающие подушку дрожали так, что это очевидно было даже лёжа и с закрытыми глазами.

– Прокопенко! – прокаркала я. – Ты, сволочь, чем меня вчера поил?

Тот самый «Боже» Прокопенко закашлялся, стараясь не ржать, что навело меня на мысль, что поил меня не он. Вернее, что он вообще меня не поил. Едва разлепив один глаз, я посмотрела на собутыльника и коллегу в одном лице, и обнаружила его сидящим у окна. Естественно, солнечный свет резанул по дорогому сердцу органу зрения, заставив вспомнить все известные проклятия. Не вслух, конечно, но…

– Я тебя не поил, Виноградова. – Всхлипнул источник заветной информации, – Ты вчера после третьего стакана вискаря и похода в туалет, попыталась дать дёру из бара. Пьяная.

– Дала? – простонала я, сжав голову трясущимися руками.

По ощущениям стало понятно, что не очень-то я и дала. Вернее, дала-то я вчера хорошо, а вот дёру…

– Дала, Виноградова. Дала, – опроверг мои предположения Женька. – И такси вызвала, и домой уехала. Да только час назад мне тебя какой-то мужик притащил. Спящую, и на руках. Ухмылялся так, будто блудную жену домой привёл, да и свалил в закат.