Юлия Комарова На переправе
Вместо предисловия
Эликсир
Небо купается в утреннем кофе:
небо ныряет в кофейную чашку.
И отражается облака профиль,
весь почерневший от кофе, бедняжка.
Остановить не пытаюсь мгновенье —
даже прекрасное – пусть себе мчится.
Это новейший закон сохраненья:
не сохранился – все снова случится.
Долгие дни вырастают из ночи,
тонкие ветви – из старой софоры.
Времени червь нас по-прежнему точит,
кто ему дал эту вечную фору?
Но по утрам можно жить: я и кофе.
Это хорошая пара, поверьте.
Кофе и я. В этом деле я профи.
Самый простой эликсир против смерти.
Начало
«Я – летняя. Я родилась, едва…»
Я – летняя. Я родилась, едва
вступил июнь на пост тридцатидневный.
Ещё не обесцветилась трава,
и дух над ней стоял живой и нервный.
Был вторник, накануне – Духов день.
Луна круглела, с краешку примята,
отбрасывал серебряную тень
орех под домом, тонко пахла мята.
А мама шла в роддом пешком – "за мной",
весёлая и юная такая,
с густой и тёмной длинною косой,
в пыли бесцветной пятками мелькая.
Потом стоял гудящий смуглый день,
в окно стучался ветер, с миром в ссоре.
Она лежала тихо – было лень
закрыть окно и обеззвучить море.
Кренился бесконечный горизонт,
горами по краям скреплён когда-то…
Я родилась. Шумел Эвксинский понт,
смывая дни и сохраняя даты.
Автопортрет
Некрасивая девочка с чудо-глазами
превращается в женщину, полную грёз.
Недопитая чашечка кофе и в раме
фотография: света и тьмы перехлёст.
И пронзительной пряди виток торопливый
в беспокойном апреле рождающий свет.
И её отражение в хлынувшем ливне,
Как ничто, как тоскливое эхо: да-нет.
Некрасивая девочка – снег фотоснимков —
Вся в растаявшей дымке прошедших миров.
Только в зеркале утреннем, сонном ужимка
Вдруг напомнит её, растревожив покров
зима 1989–90 г.
«На белый холст…»
На белый холст
ложится чья-то тень,
из хаоса выстраивая вечность,
из тёмных красок —
"белый-белый день",
из параллельных линий —
поперечность.
На белый лист
ложатся тени слов,
безмолвную гармонию вкушая,
как рыбаки —
удачный свой улов,
как девочка – два слова:
"я большая!"
На белый звук
летят, как мотыльки,
такие же, но красочные звуки,
подобраны в пыли,
и так легки,
очищенные встречами
разлуки.
На белый день
чернее ляжет ночь —
безлунная,
и звёзды тем виднее,
чем больше нам придётся
превозмочь,
чтоб ощутить
соединённость с нею.
Весь белый свет
вобрать и сохранить
для жизни —
даже сказочную нежить —
и, как струну,
невидимую нить
меж сном и явью
в звонких пальцах нежить.
Бабочка
Как бабочка, сердце иглой к памяти пригвождено
Ф. Гарсиа Лорка
Это бабочкой я на минутку присела —
поезд сердца стучит и уносит всё дальше,
но здесь не было фальши,
здесь не было фальши,
в этот миг до других просто не было дела.
Это бабочкой я так воздушно летела,
всё по ветру – ну, что ж, это было красиво!
это было игриво,
да, было игриво
и противиться просто душа не посмела.
Это бабочкой я на морозе застыла…
было больно, но главное – не было рядом,
просто не было рядом
тебя —
даже взглядом.
Поезд сердца стучал, а о чём – я забыла.
На обрыве
Как мне хочется вдаль —
в эту смутную негу:
расцвести, как миндаль,
песней позднему снегу.
Как мне хочется ввысь,
в эту легкую тучу —
белой птицей нестись,
или рыбой летучей.
Как мне хочется вниз —
в эту водную сладость,
чтобы нервы рвались,
испытавшие слабость.
1990
В поезде
Моя голова – перекресток
железных дорог.
Саша Башлачев
Жизнь – это дождь и слёзы,
слезы и дождь:
грубые паровозы,
нежная дрожь.
Поезд, вокзал, ссора —
всё, как всегда:
сыпятся разговоры,
пахнет еда.
Смотрим в свои руки —
пусто, как днём.
Слушаем перестуки
прежних времён:
полу-живых капель
песня – в снегу,
снова тупой скальпель
слов берегу.
Горечью шоколадной
воздух прошит.
Смутно мне и неладно,
горло першит…
Жизнь – это дождь и слёзы,
слёзы и дождь.
Нежные паровозы,
грубая дрожь.
«Небо на всех парусах облаков…»
Небо на всех парусах облаков
мчится по ветру с дыханием влажным.
Взбитых до пышности лёгких белков
опустошаю стаканчик бумажный.
Время летит вместе с небом – и я
тоже лечу, сжав стаканчик в ладони.
Что это? Странный каприз бытия,
светлый мазок на обыденном фоне.
Лёгкая поступь, легчайшая грусть.
Мне уже видно, что там, за порогом
я ни за что никуда не вернусь —
в этом году, в этом платьице строгом.
И не вернётся ни небо, ни свет
в ярко-живом на стекле отраженьи.
Может быть, больше меня уже нет —
прошлой меня в день чужого рожденья.
Синяя смальта
Ветер подкрался, как отзвук неторопливый —
стук каблуков по впитавшему ночь асфальту —
и, распустив мои косы, как струны альту,