– Почему? – спрашиваю я осипшим от слез голосом.

– Мне просто кажется, что так вам будет проще.

Так я приняла решение, о котором жалела следующие двенадцать лет. Это решение травило мне душу и становилось все более значительным. Не знаю, почему я послушала сержанта. Все остальные советы, которые он когда-либо давал мне, были разумными. Он не высказывал своего мнения о том, как мне следует поступить, и не осуждал. Просто выслушал и дал время, чтобы все исправить. Однако я больше всего на свете жалею, что прислушалась к этому последнему маленькому совету. У меня были прекрасные отношения с родителями, и я знала, что они будут рядом и не перестанут меня любить, несмотря ни на что. Я понимала, что, чем дольше буду это скрывать, тем больнее им будет услышать правду. Однако каждый раз, когда открывала рот, чтобы во всем им признаться, я не могла вымолвить ни слова.

– Учитывая дату вашей последней менструации, могу предположить, что сейчас шестая неделя беременности, – говорит врач с явным нигерийским акцентом. Он напоминает мне моего бойфренда и его родственников, что сейчас не слишком уместно. Врач сидит за большим письменным столом. На столе и на стенах кабинета – фотографии семьи. Множество его детей улыбаются мне из деревянных рамок. Я смотрю на распятие у него за спиной и нервно сглатываю.

– Это мое окончательное решение, – говорю я твердым голосом.

– Зачем вы это делаете? – он неодобрительно качает головой.

Меня охватывает ярость. Врачи не должны так себя вести. Я имею право выбора. Я чувствую, как у меня вспыхивают щеки, и мне очень хочется скрыть румянец. Но злость вызвана стыдом. Мне стыдно. Я испытываю стыд и ярость одновременно.

– Сейчас неподходящее время, – говорю я. Стараюсь произнести эти слова как можно быстрее, надеясь скрыть дрожь в голосе. Похоже, разговор окончен, и я безмерно этому рада. Он пишет что-то на листке бумаги, открывает ящик стола, достает оттуда буклет и подает мне и то, и другое.

– Все, что вам нужно, здесь.

– Спасибо.

Да пошел ты.

Потом, держа буклет в руке, я звоню и обо всем договариваюсь. Мой парень стоит рядом. Мне придется подождать неделю. Раньше свободного времени нет.

– Я все оплачу, – говорит мой бойфренд, желая помочь. Желая поскорее избавиться от ребенка.

Каждый день той долгой недели я убеждаю себя в том, что поступаю правильно. Днем целиком посвящаю себя учебе, а вечером – тимбилдингу. Каждый день напоминаю себе, чего хочу от жизни. Я хочу стать офицером полиции. Ничто не должно мне помешать. Я хочу помогать людям. Я часто вспоминаю Лиэнн. Возможно, однажды мне удастся сделать так, чтобы то же самое не произошло с кем-то другим.

После «семейных обстоятельств» я вернулась к учебе. Большинство стажеров с пониманием отнеслись к моему нежеланию отвечать на вопросы о том, где я была, но обо мне поползли слухи. Я получила более низкие баллы за тест, чем раньше, и мой энтузиазм в учебе немного угас. Но я простила себя. Я решила забыть об этом и сосредоточиться на карьере. В конце концов, к этому я всегда и стремилась. Между стажерами нашей группы сложились хорошие отношения. Мы праздновали и большие, и маленькие победы. Часто ходили в местный паб и много пили. Я любила своих одногруппников и новую работу.

Однако, когда смех стихал и я, вернувшись из бара, оказывалась одна в своей темной комнате, мои глаза наполнялись слезами.

«Прости меня», – говорила я.

Я точно знала, с кем говорю, и повторяла эти слова снова и снова. Пусть его уже и не существовало. Мои глаза и челюсти болели от рыданий.