Хельмут не успел опомниться, как его грубо спеленали по рукам и ногам шнуром, в рот воткнули кляп, на глаза натянули мешок. Поэтому дальнейший путь он не очень-то видел и не понимал обстановку. Но успел заметить, что в транспорт еще просочились люди с трофейным оружием, снятым с убитых солдат из группы сопровождения: парой пулеметов, гранатами, грудой «МП-43» и «МП-38/40».

Броневик дернулся и затарахтел по лесной дороге дальше. Не разбирая кочек, ям и мелких деревьев. Бойцов болтало нещадно, но все понимали – здесь главное скорость и скрытность, иначе все зазря.

Неупокоев с грустью поглядывал на бледное лицо погибшего Захарченко, которого при нападении на колонну срезала очередь пулеметчика. Потерять одного бойца при хоть и спешно, но заранее спланированной акции опытных диверсантов считалось плохим показателем стратегии и тактики командира. Лейтенант щурился и все смущался взглянуть на товарищей, чувствуя непосильную ответственность за потерю своего подчиненного. Как и тех, что погибли возле аэродрома при десантировании.

Он машинально отдал команды привести в порядок оружие, выбрать маршрут движения и «причесать» пленных. А сам все продолжал пялиться на белеющее лицо рядового Захарченко.

«Причесать языка» означало провести предварительную подготовку пленного с целью скорого допроса: воздействовать на него физически и морально, не дать опомниться и отдохнуть от пыла боя, чтобы не начал соображать и изворачиваться. Рядовой Шишкин вел бронетранспортер, позади коконами лежали легкораненый офицер СС и человек в штатском с мешком на голове. Разведчики быстро смекнули, что эсэсовец не расколется, скорее всего, ни при каких обстоятельствах, а второй, вероятно, служащий какой-то силовой структуры или особый связист. Его гражданский вид портили уже пустая кобура на левом боку и пристегнутый наручниками к руке портфель.

Пока старшина Васюков болезненно тыкал кулаком пленным в жизненно важные органы, а Лиза переводила на немецкий его горячие страстные фразеологизмы, лейтенант развернул карту и еще раз стал изучать топографию местности. Если не ошибалась бумага, то через триста метров нужно было свернуть вправо и уйти в пойму реки, обогнуть поселок и двинуть на восток. С одной стороны, трофейные колеса позволяли уехать далеко и спокойно миновать посты, с другой – быстро сработавшая связь немцев даст наводку всем патрулям о таком-то броневике, захваченном диверсантами. И начнется охота на заметную технику.

– Тогда будем гнать, пока не вычислят. Потом пешкодралом в лес, – вслух произнес мысль Неупокоев и поймал двусмысленный взгляд радистки.

– Что, Лизок?

– Ни… ничего, товарищ лейтенант.

– Что там наши гаврики?

– Офицер молчит или ругается. Штатский чего-то бурчит, какие-то молитвы и фразы о своей непричастности к СС.

– Ну, ясен перец, молчат! Васюков? Давай с ними пожестче. Нельзя им расслабляться. Если бы не трясучка и спешный уход, окучили бы сразу. Нужно выбраться из огневой зоны и затихнуть где-то в лесистой пойме. Там и река, и море «зеленки», и есть где развернуться. Шишкин, сейчас на просеке уходи вправо, в низину. Слышишь?

– Так точно, командир.

– Все, ухо и глаз востро. Лиза, накрой Захарченко чем-нибудь. Сержант, бди округу, пулемет в норме?

– Рабочий, – отозвался вцепившийся в железо станкового пулемета Машков.

– Как ты? Рука что?

– Заживает как на собаке, командир!

– Свистни нашим впереди, чтоб не промазали мимо свертка.

– Есть.

Мотоцикл, а за ним и броневик выехали на просеку, тянувшуюся с юга на север, и медленно поползли по ней в ложбинку, поросшую осинами и ольхой. Где-то далеко на востоке в небо взвилась красная ракета, потом еще одна. Это, по всей видимости, немцы обнаружили место разбитого конвоя и сообщали патрулям об опасности.