Вначале своего пребывания в доме Степаниды Андреевны, Буран не понимал, почему хозяйка живет одна… Нет, конечно, теперь-то не одна, а с целым десятикилограммовым мохнатым, по уши в неё влюбленным дворянином. Но вот баба Паша живёт с дедом Евсеем, подруга Тоня часто приходит к ним на чай-кофе с мужем Шуркой и двумя очень громкими сыновьями: Петькой и Сенькой, даже у того полуразвалившегося дома Синициных всегда слышны разные голоса. А Стеша, не считая редких праздников с гостями, одна. Приходит с работы, надевает тапки, которые благодаря Бурану, первый год приходилось покупать ежемесячно, и занимается своими домашними делами… Одна.

Буран, в свою очередь, часто помогал ей, как мог: то цветок лишний уберет с полки. Ну и что, что вазон разбился: он был старый, серого цвета и вообще не подходил к дизайну гостиной. То на огороде, учуяв запах мышей, выроет огромную яму и ничего, что там была грядка с помидорами – поймать мышь-шпионку гораздо важнее! А однажды решил попробовать, что за такие круглые белые конфетки ежедневно принимает Стеша, но ни разу не поделилась со своим питомцем. Несправедливо же! И восстанавливая справедливость, Буран чуть не оказался на собачьей радуге… Откуда ему, полугодовалому щенку, было знать, что есть специальные вещества – таблетки, и вовсе они невкусные, и употреблять их без разбора категорически нельзя! И когда Буран лежал под капельницей, виновато поглядывая на сидящую рядом Стешу, он впервые увидел на её глазах слёзы. Она поглаживала его мохнатые бока, качала головой и шептала:

– Эх, Буря ты Буря, чуть снова не оставил меня совсем одну…

Что это означало, Буран узнал позже, когда полностью восстановился, и они ранним весенним утром куда-то направились вдвоем. Стеша несла с собой кисточку и банку с краской. По-особенному мелодично пели птицы, а небо было каким-то непривычным после мрачного непогодного марта, чистым и синим. Идти пришлось долго, через незнакомые поля, в которых Буран то утопал, то выпрыгивал, словно заяц, пытаясь поймать зубами бабочку или пролетающую стрекозу; через речку, в которой вдоволь можно было напиться прохладной воды и, наконец, они поднялись на травяной холм. Буран присел и огляделся вокруг. Ничего не понятно: в этом месте много маленьких холмиков, очень много, а еще какие-то столбы, кресты, камни. И странные цветы. Вроде бы похожи на те, что растут у Стеши в огороде или у бабы Паши, но запах очень странный от них идет и на ощупь, совсем неживые. Буран посмотрел на хозяйку. Та отошла от входа буквально пару шагов и остановилась. С камней на них смотрели три портретных фотографии. На одной был изображен мужчина в фуражке, с густой бородой и усами. На другой – молодой парень, лет около двадцати, как мог судить Буран и если добавить к портрету усы и бороду, то он станет копией старшего мужчины. А на третьей фотографии была совсем маленькая девочка…

Стеша открыла банку с краской, взяла в руки кисточку. И тут Буран второй раз в своей жизни заметил слезы на глазах хозяйки. Он подошел к ней поближе и, положив лапу на колено, заглянул ей в лицо.

– Вот, познакомься, – смахнув слезы, произнесла Степанида Андреевна, – это моя семья: муж Сергей Викторович, сын Артем Сергеевич и доченька Машенька.

Буран тихонько гавкнул, словно просил рассказать, почему семья там, на этих камнях, а не с ней дома.

– Серёжа, муж мой, был военным лётчиком. Афганистан прошел… А я ведь и не знала вначале, что он там. Говорил – обычные учения, мол, не волнуйся, всё хорошо, но на связь часто выходить не могу. Я и старалась не думать о плохом, ведь Артёмка на руках маленький, надо было работать, его воспитывать… А потом, как узнала правду, так ни есть ни пить сутками не могла. Первая седая прядь в тридцать три года появилась. Но ничего, пережили мы это. Вернулся Сережка живой. Только смерть настигла не там, где боялись, а где вовсе не ожидали. После военной службы на заводе работал, а там в одном из корпусов пожар возник. Так он пока ребят со своей смены спасал, сам-то и угорел…