К удивлению приезжих, арестная команда дошла до нужного дома пешком. Спускаясь к заливу, Лыков видел огни на воде: вполне возможно, что шустрые ребята сгружали на берегу контрабанду (Амурский залив, в отличие от бухты Золотой Рог, не замерз). С каждым шагом огни становились ярче, толпа – гуще, а вонь заметнее. Особенная вонь, азиатская: терпкая смесь из миазмов вперемешку с экзотическими ароматами, в которых иногда угадывались специи. Люди, завидев полицейский отряд, молча расступались и потом долго смотрели им вслед. Некоторые разворачивались и пускались наутек. Мартынов и его чины не обращали на беглецов никакого внимания.

Вот и сорок первый дом! У ворот сыщиков встретил китаец с бляхой десятника и показал нужную дверь. Сыщики сгрудились у входа. Алексей Николаевич увидел, как две тени быстро мелькнули в крытой галерее и скрылись в сторону базара. Он указал на них Сергею Исаевичу, но тот лишь отмахнулся:

– Всех никогда не поймаешь, черт с ними.

Удивление питерцев нарастало. Вот команда ворвалась в комнаты, и сразу стало ясно, что там действительно располагался притон. В трех комнатах дымились опиумные кальяны, в четвертой на низеньких столах валялись счетные палочки для домино. Несколько человек, обкуренные до одури, лежали на грязных циновках. Хозяин с ахами и охами давал на ломаном русском языке пояснения надзирателю:

– Капитана, мало-мало себя содержать… Фсе мои друзя, зашли гость, хотел узе уходитя…

Мартынов расхаживал по комнатам и диктовал Максюте:

– Три банковки медные, в них денег… семьдесят шесть рублей сорок копеек…

При этом главный сыщик сунул себе в карман взятую со стола пачку мелких купюр. Покосился на питерцев и сказал:

– Должен же я из чего-то наградные выдать своим людям.

Отвернулся и продолжил:

– Костяшек для банковки двадцать три штуки. Курительных лампочек… Тарногурский, сколько там лампочек?

– Девятнадцать, ваше высокоблагородие[31].

– Пиши: девятнадцать. И два фунта опиума-сырца. Хотя нет, исправь на один. А это что в бутылях? Попробую… О, ханшин, самый лучший, из чумизы. Раз, два… семь четвертей. Одну заберите в отделение, пригодится.

Надзиратель усердно строчил в блокноте. Во всем обыске Лыкову чудилось что-то ненастоящее. Словно владивостокские сыщики разыгрывали перед приезжими спектакль. Окончательно статский советник понял, что происходит, когда китаец-десятник протянул Мартынову лист бумаги.

– Еще два? – спросил тот, глянув в записи, и китаец молча кивнул.

Тут Максюта ушел в соседнюю комнату. Лыков бесцеремонно отобрал бумагу у главного сыщика и помахал ей в воздухе:

– Агентура донесла? Или господин подполковник распорядился?

По затравленному взгляду Мартынова он понял, что попал в точку, но решил убедиться в этом наверняка:

– Это те, кто не платит дань?

– Ваше высокородие, прошу вас обратить этот вопрос к господину полицмейстеру.

Алексей Николаевич махнул рукой Азвестопуло и молча вышел на улицу. Там воздух был ненамного чище, чем в притоне…

– Фу… Как они тут дышат?

Грек выглядел расстроенным:

– Я правильно вас понял?

– Правильно. Все это была театральная постановка для приезжих. Банковки, опиум – настоящие. Только облава липовая. Потому как в соседнем доме все то же самое. И по всей улице так. И по другим не лучше. Но они платят ясак подполковнику Ледингу, и к ним полиция не ходит. А к тем, кто жмотится, посылают Мартынова. И нас, дураков, в придачу.

Не прощаясь и не объясняясь, питерцы отправились к себе в гостиницу. На душе у обоих было тошно. Однако вскоре Азвестопуло начал хорохориться: