– Гуманитарная помощь, говорите. Ну-ну… Так вот, гуманитарную помощь мы возьмем, – сказал он, особо выделив слово «гуманитарную». – А об остальном – подумаем. Подумаем, – вновь повторил он, обернувшись к своей бескомпромиссной супруге.

– Мы вам позвоним, – сказал он магнату почти высокомерно. – Оставьте телефон или там визитку вашу. Что у вас есть? А шампанское заберите!

Визитка у Спартака, разумеется, была, и он с важным видом положил ее на стол – на то место, где только что лежала пачка долларов, перекочевавшая в руки Платона Сергеевича.

– До свиданья, – сказал Спартак родителям похищенного, улыбнувшись напоследок одной из своих самых располагающих улыбок.

Как бы забыв забрать шампанское, он вышел с твердым убеждением, что победил и решил проблему, а садясь в свой «порше», подумал: «Ай да я! Ай да молодец! Как я старичков-то уделал!»

Он и не подозревал, что все было не совсем так… Или, точнее, совсем не так.

Срок заточения Максима иссякал, но сам узник об этом не догадывался. Напротив, он думал, что попал в мохнатые лапы олигарха и его взбалмошной дуры-дочери надолго. Поэтому Максим делал все от него зависящее, чтобы устроить пребывание в шикарной своей тюрьме более или менее сносным. Ему и так было предоставлено все, что он пожелает, кроме свободы. Но он временами все равно капризничал, чтобы позлить хозяев. Они не злились. А Дуня вообще была готова на все, лишь бы угодить своему пленнику.

По части капризов фантазии Максима, выросшего, как мы помним, в семье с ограниченными возможностями, были весьма скромными и легко выполнимыми. Например, в один из дней он потребовал гитару. Очень хорошую акустическую гитару, толком сам не зная, какая гитара из всех существующих в Москве – самая хорошая. И тем не менее уже через пару часов ему привезли инструмент, при первом же взгляде на который было ясно: супер! И не просто супер, а мегасупер: ручная работа, штучный товар, «индивидуальный пошив» с фамилией мастера внутри. Такая гитара дилетанту родом из клуба самодеятельной песни была вовсе не нужна, но… ему ведь хотели и тут угодить. Максим взял драгоценный инструмент, благоговейно настроил и попросил Дуню и курьера, доставившего эту дорогую вещь, эту бесценную лиру для пленника чужой любви, покинуть комнату.

Курьер вышел шумно и грубо, а Дуня – на цыпочках, правильно оценивая таинство происходящего. «Давненько не брал я в руки…» – подумал Максим и осторожно прошелся по струнам. Недавно он сочинил мелодию и выучил одну песню, точнее романс, на стихи Солоухина, которые ему очень нравились, и собирался этот романс повторить. Для себя. Для своего удовольствия. И начал потихоньку, а затем все громче и увереннее его напевать.

Дуня же никуда не ушла. Она стояла под дверью и, обмирая от любовной истомы и восхищения, слушала проникновенные слова поэта и чарующее исполнение любимого мужчины.

Надо сказать, что сердце почти любой женщины можно растопить интимным исполнением песни душевного содержания. Ну а бедное Дунино сердце уже давно было растоплено и беспомощно плавало в розовом сиропе нежности и умиления. К тому же представьте себе, что стихи вдруг оказались абсолютно созвучными с происходящим, с тем, что творилось в исстрадавшейся Дуниной душе и жаждущем ласки организме. Мало того что попали в резонанс, но и служили мудрым утешением, были, как говорится, пронизаны теплотой и участием. Да еще и оптимизмом.

Максим пел: «Давным-давно известно людям, что при разрыве двух людей…»