Его бабушка только рукой махнула.

– Эх… Глебушка… Мало ли чего хотелось, да о чем мечталось. У каждого свой путь, и сходить с него – только судьбу искушать. Жизнь ведь все одно вернет тебя на ту тропу, какая богиней Сречей сплетена. И не дано нам прозреть всего узора того ковра жизни, что замыслен нашими богами… Только одна у нас путеводная звезда в этой жизни – долг перед Родом, перед Пращурами нашими и перед будущими поколеньями.

Глеб улыбнулся.

– Вот мы и следуем каждый своим путем. Только это не объясняет твоей тревоги. – И вопросительно уставился на бабушку.

Та тяжело вздохнула и проговорила грустно:

– Что-то происходит… Не могу пока понять, что именно. Но что-то меняется в мире, в нашем мире. Я чувствую вибрацию пространства, но не могу понять природы происходящего. – Помолчала несколько секунд, а потом заговорила быстро. – Ты же знаешь, ЧТО я тут охраняю, и почему наша гора называется Гранью, а озеро Пограничным. Здесь проходит граница нескольких миров, и грань между ними очень тонка в этом месте. Любое вмешательство в эти тонкие структуры чужаков способно их разрушить, и это может привести наш мир к катастрофе. Хотя…

Глеб слегка нахмурился.

– Прости, но я не очень хорошо понимаю, как у времени может быть какая-то граница. Это же просто время…

Баба Феша усмехнулась.

– У Вселенной нет такого понятия, как «отсчет времени». Это люди придумали, чтобы как-то упорядочить свою жизнь. Время – это та же энергия, что и вокруг нас. А у энергии нет ни начала, ни конца…

Прерывая ее слова, за окном раздался протяжный волчий вой, а в сарае громко заблеяла Манюня, словно волк ее уже начал есть. Баба Феша легко вскочила с лавки, и кинулась прочь из избы. Глеб, замешкавшись на несколько секунд, чтобы схватить из угла карабин, поспешил за ней, бурча досадливо себе под нос:

– Сколько раз я тебе говорил – заведи собаку. Ведь одна живешь в такой глухомани, мало ли что случиться может… Так нет же!!! Упрямая, как Манюня… – Последние слова он произнес почти шепотом, чтобы бабушка не услышала.

Он выскочил на крыльцо и остановился как вкопанный. На краю прогалины стоял огромный матерый волк. Серая с подпалинами шерсть по бокам и черный «ремень», шедший от самой головы до кончика хвоста. Желто-серые, какие-то не звериные, а почти человечьи глаза, смотрели пристально и требовательно на людей. Глеб перехватил удобнее карабин, но баба Феша его остановила:

– Погоди, Глебушка… Зачем мне собака, когда у меня вона, Лютый есть. Он меня почище любой собаки охранит. Убери ружьишко-то… Не пугай волчка.

Она, осторожно ступая, спустилась с крыльца и пошла к волку. Тот, не проявляя никакого беспокойства, уселся на задние лапы, и опять, задрав морду к серым низким тучам, почти цепляющимися за верхушки деревьев, завыл протяжно и тоскливо. Не доходя несколько шагов до могучего зверя, баба Феша остановилась. Внимательно посмотрела на волка и тихо спросила:

– Ты чего, Лютый… Али случилось что?

Волк поднялся на ноги, и не спеша потрусил прочь, вглубь леса. Через несколько шагов оглянулся, словно призывая людей следовать за собой. Баба Феша охнула.

– Ох ты ж…! Погоди, серый… Оденусь только, да лыжи возьму. – И кинулась обратно к дому, на ходу приговаривая: – Глебушка, нужно за Лютым идти. Зовет… Видно что-то произошло. Зверь он всегда лучше человека чует…

Умница-Лютый, остановился, дожидаясь, пока люди встанут на лыжи. А затем потрусил опять вперед, больше уже не оглядываясь. Отстранив назад внука, рвавшегося прокладывать лыжню, баба Феша пошла впереди, следуя точно рядом со следом волка, повторяя все его петли и повороты. А Глеб только диву давался, как это у нее все ловко получается. Вроде и не по убродному снегу идет, а по гладкой накатанной лыжне. Но от вопросов удержался.