– Нет, – честно ответил Рыбкин.

– Он сказал, что ничего удивительного. Что с дуру можно и… шею свернуть, а уж это… Нет, давай все же выпьем.

Самым удивительным было то, что в принципе почти непьющий Кашин мог свести к необходимости выпить любой разговор. Вот и теперь он хмыкал о рыбкинской шерсти и точно подумывал, как бы уговорить Рыбкина составить компанию ему и паре упаковок пива на ближайший вечер.

– О какой шерсти? – поморщился Рыбкин, выходя из лифта на своем этаже. – На загривке. Как у твоего Бобика, когда твоя Лариска закипает. Не могу понять, но не по себе мне. Не то что-то творится.

– Только давай не будем грузить меня твоим бизнесом, – попросил Кашин.

– Для этого у нас имеется служба безопасности, – успокоил друга Рыбкин. – Нет, Вовка. Речь идет о личных проблемах.

– Кто-то это еще делит? – удивился Кашин. – Знаю я вашего начальника службы безопасности. Привет, кстати, Никите передавай. Он не может помочь?

– Он не должен об этом знать, – предупредил Рыбкин.

– Тогда признавайся, – заинтересовался Кашин. – Что натворил? Чем помочь?

– Ничего пока еще не натворил, – ответил Рыбкин, останавливаясь посреди коридора и понижая голос. – Короче, пропала девчонка.

– Надеюсь, не Юлька? – уточнил Кашин.

– Сплюнь, – попросил Рыбкин. – Если бы Юлька, Никита бы уже землю рыл. И не я бы его заставил, а тесть. Я бы не успел. Другая девчонка. Та самая.

– С девчонками это бывает, – согласился Кашин. – Вот я помню, Лариса моя уехала в деревню, с Бобиком, кстати, а я…

– Подожди, – перебил друга Рыбкин. – Ты что, не понял? Та самая, Вовка.

– Так, – протянул Кашин. – Кажется, я начинаю понимать, куда ты пропал в конце мая. Черт тебя возьми, так это было глубокое погружение? Сколько она выдержала? Всего три месяца? Я бы рядом с тобой и недели не продержался. Вот я помню…

– Вовка, – сказал Рыбкин. – Не говори ничего. Просто имей в виду, что это была та самая девчонка.

– А Ольга не та самая? – спросил Кашин.

– Была ею, – ответил Рыбкин. – Или почти была. И продолжала бы… наверное. Да я не тот самый оказался. Для нее. Думаю так.

– Разве мы с тобой в том возрасте, когда еще можно немного сойти с ума? – спросил Кашин.

– А если забыть о возрасте? – ответил вопросом Рыбкин.

– Склероз предлагаешь или деменцию? Ау? Ты уверен? Что молчишь?

Да, Кашин умел напустить сарказма в тон, как никто. Рыбкин ответил не сразу. Почему-то ему показалось, что поведать приятелю о сломанном ненароком члене было куда как проще, чем разворачивать перед ним же что-то такое, что должно находиться под кожей. Может быть, в тайне от самого себя.

– Ты о чем? – наконец спросил Рыбкин. – О какой уверенности ты говоришь? О том, нужен ли мне воздух? Я думаю, что нужен. К примеру, чтобы дышать.

– А не поздновато ли? – спросил Кашин.

– Дышать? – переспросил Рыбкин. – Не думаю. Короче – девчонка пропала. Не было ни ссоры, ничего. Недели не прошло, как она ревела, узнав, что у меня отец умер. Хлюпала носом, когда мы прощались. Должна была приехать за мной в аэропорт. Не приехала. На звонки не отвечает. Готов предположить самое страшное.

– То, что она бросила тебя – старого дурака? – спросил Кашин.

– Самое страшное – это самое страшное, – не согласился Рыбкин. – То, что она попала в беду.

– Всем бы твой оптимизм, – вздохнул Кашин. – Другие варианты рассматриваются?

– Не знаю… – поморщился, оглядываясь, Рыбкин. – Все, что угодно. Но на нее это непохоже. Логики я не вижу. Понимаешь… она отличается от всех. Но предсказуема. На своем уровне. Она должна вести себя как ответственный человек. То есть, предупредить, позвонить, сообщить, дать о себе знать. Без вариантов.