– Я спрашиваю – ты отвечаешь, – сказал. – Насколько сильно болит рука?

– Мне… нужно немного обезболивающего, – прозвучало обтекаемый ответ.

Ящерр недовольно скривился.

– Это не ответ. Как сильно болит сейчас?

– Сильно, – прошептала напуганная лисица. Вся бравада, что не так давно лицезрел доктор в лазарете, улетучилась, как пуля из пистолета.

– Шевелить рукой можешь?

– Очень… болит, когда шевелю.

– Понятно.

Он поднялся. Вышел из комнаты. Вернулся спустя минуту, и сразу наткнулся на испуганные глаза лисицы.

Ему не понравился этот взгляд. Гонщица была как на минном поле, – подорвется при малейшем шорохе. Он сам завел такие порядки, сам её довел до подобного, но почему-то результат «воспитательных работ» не удовлетворил.

Он кинул на кровать рубашку – простую, длинную.

– Переоденься.

Марлен взяла в руки белую ткань. На её лице проступило замешательство. Невысказанное «зачем» повисло в воздухе.

Она взялась за ткань и снова не удержала болезненный вскрик.

– Да как тебя только пустили ко мне в подобном состоянии! – разозлился ящерр, хватая рубашку и бережно помогая лисице её одеть.

Из недр белой ткани на него смотрели встревоженные глаза. Ящерр скривился, осознавая, какую глупость только что сказал. Приказал бы – ему бы и труп её приволокли.

Он переодел девушку, а затем всучил ей две таблетки и стакан с водой.

– Выпей. Полегчает.

Лисица без возражений выпила лекарство. Доган подумал, что, если бы он сказал, что это яд – она бы тоже выпила, покорно.

И пока он погружался в раздумья, некто чужой его же руками укладывал лисицу в его постель и укутывал одеялом.

Увы, утром…

Утром, когда благодаря выданным ящерром лекарствам боль пройдет, а раны заживут, Доган разбудит лисицу требовательным поцелуем, уложит под себя, разведет её ноги в стороны и …

– Какая сладкая лисица…

Затем – потребует убраться восвояси. И не узнает маленькая лисичка, что жестокий судья всю ночь целовал её волосы, гладил её плечи и что-то шептал ей на ухо. А утром проснулся с мыслью, что ему приятно находиться с Марлен в одной постели.

Его жестокость была следствием его страхов и, как он полагал, слабости. И он сам себя презирал за то, как несправедливо поступает с девушкой, которая ни в чем не виновата. Но он слишком много времени провел на этой планете, и эта планета развратила его.

Доган убеждал себя, что Марлен – всего лишь земная женщина, что она недостойна, что она – гонщица, развращенная, умеющая лишь мужчин совращать да в гонках участвовать.

Он пытался скрывать правду, в первую очередь – от себя. Но правда была на виду, она плескалась в глазах Недж, которая прибыла в Экталь в то же утро, разминувшись с лисицей на каких-то полчаса.

– Ты жесток, Доган, – сказала Недж. – Я был хотела заблуждаться на твой счет, но дальше так продолжаться не может. Тот мужчина, в которого я так слепо верила и которого любила, давно умер.

Доган едва сдерживался, чтобы не ответить ругательством. Его впервые раздражала собственная жена, которую он уважал и у которой всегда искал совета. Не только жена – с недавних пор его раздражали враз потерявшие смысл обязанности судьи.

В мыслях была лишь она, проклятая лисица. С какой обидой она на него смотрела, когда он утром резко подмял её под себя и развел её ноги в стороны. И вошел в мягкое, до зубного скрежетажеланное тело.

– Недж, уходи. Давай поговорим об этом позже.

– Когда? Я и так ждала достаточно долго, думала, что ты образумишься.

Доган испытал прилив агрессии.

– Не делай вид, будто её благосостояние – в твоих интересах! Она, Недж – твоя прямая соперница, верно я говорю?