– Вы не можете так поступить, – голос Майи дрожал, в глазах заблестели слезы, которые она отчаянно пыталась сдержать. – Это… бесчеловечно.

– Это хорошая сделка для вас, – отрезал я. – И в ваших интересах принять наше предложение. Два миллиона долларов – это больше, чем вы заработаете за всю свою жизнь. С этими деньгами вы сможете закончить образование, купить квартиру, помочь своей семье. Начать новую жизнь. И забыть про нас.

– Без моего ребенка? – слезы теперь свободно текли по ее щекам, но в голосе слышалась сталь. – Никогда.

Я не понимал ее упрямства. Ожидал, что как только озвучу сумму, в её глазах загорится алчный интерес. Но ничего подобного не увидел – лишь решимость и что-то еще, напоминавшее презрение.

Может, эта хитрая девица рассчитывает оттяпать куш побольше?

– Вы не оставляете нам выбора, – сказал я, стараясь придать себе расслабленный вид, хотя начинал потихоньку закипать. – Не думайте, что сможете бороться с нашей семьей и победить. Я лично раздавлю вас, как муху.

– Ярослав, достаточно, – мать положила руку мне на плечо, и я ощутил, как её пальцы впились в мою кожу через ткань пиджака. – Майя, прошу вас, подумайте еще раз. Ради ребенка.

– Я и думаю о ребенке, – Майя, всё ещё стоя, сделала шаг к выходу. Её ноги заметно дрожали. – Он нуждается в своей матери. А не в людях, у которых ни души, ни сердца!

Она сделала несколько неуверенных шагов к двери, но вдруг покачнулась, прижала руку ко лбу. Её губы что-то беззвучно прошептали, и она начала падать.

Я бросился вперед, едва успев подхватить её прежде, чем она ударилась бы головой о мраморный постамент с антикварной вазой из коллекции матери. Её тело показалось неожиданно лёгким, почти невесомым в моих руках.

– Вызывай скорую! – крикнул я матери, опуская Майю на диван. – Быстро!

Я проверил пульс – слабый, но ровный. Она просто потеряла сознание. Или у неё проблемы со здоровьем. Я перегнул палку. Как бы я ни относился к этой девушке, она носит ребенка Антона. И если с малышом что-то случится из-за моего давления… этого я себе не прощу.

– Что с ней? – подошла мать, её лицо, обычно бесстрастное, теперь выражало явное беспокойство.

– Обморок, – ответил я, расстегивая верхнюю пуговицу на платье Майи, чтобы ей было легче дышать. – Наверное, я перегнул палку. Скорая уже едет?

– Да, будет через пятнадцать минут, – кивнула мать. – Мы слишком давили на нее.

Я не ответил. Смотрел на бледное лицо Майи, на светлые ресницы, отбрасывающие тени на щеки, на приоткрытые губы, и чувствовал странное волнение. Не из-за неё, конечно. Из-за ребёнка Антона.

Эта девушка оказалась более упрямой, чем я ожидал. Большинство на её месте уже согласились бы на наши условия, подскочив от радости при упоминании денег. Но она… она вела себя иначе. Либо она действительно хорошая актриса, разыгрывающая благородство, чтобы выбить более выгодные условия, либо… нет, не может быть, чтобы она отказывалась от таких денег из-за каких-то принципов. Я слишком хорошо знал человеческую природу – в жизни всё имеет свою цену. И мне ещё предстояло выяснить цену этой Майи.

К моменту приезда скорой Майя уже очнулась, но была слаба и дезориентирована. Медики настояли на госпитализации – для обследования и наблюдения. Особенно учитывая беременность. Когда её выносили на носилках, она бросила на меня последний взгляд. В нём не было ни страха, ни мольбы – только холодная решимость, которая странным образом вызвала во мне что-то похожее на уважение.

Что ж, если она хочет войны, она её получит. Я не привык проигрывать. И я сделаю всё, чтобы так и было, даже если для этого придется сломать упрямство этой зеленоглазой девчонки.