Вздохнув, Барлик бросил Ваське эмообраз, что пора бы и возвращаться. Вскоре на тропинке появились оживленно о чем-то беседующие новые приятели. Итак, наступает момент истины… Или не наступает? Посмотрим. Директор с интересом наблюдал за лицом приближающегося Тартика и кивал своим мыслям. И что мы видим? Мрачная решимость, даже обреченность. Хорошо, решился, значит.

Подойдя поближе, Тартик протолкался в центр толпы.

– Все меня слышат? – громко спросил он.

Удивленные дети замолчали, поворачиваясь к нему. Они привыкли, что Тартик почти все время молчит.

– Я прошу прощения у всех, над кем смеялся и издевался! – глаза мальчишки горели каким-то лихорадочным огнем. – Прости меня, Саркис! Прости меня, Ленни!

Он поименно называл тех, над кем когда-то измывался, и у каждого просил прощения. Ошеломленные невероятным происшествием Мерек с Валегом открыли рты, Кинс брезгливо поморщился. Остальные дети ничего не понимали, они с изумлением смотрели Тартика.

– И у тебя, Мерек, я прошу прощения! – подошел мальчишка к бывшему другу. – За то, что научил тебя быть палачом! Слышишь? Мы с тобой звери и палачи!

– Брешешь! – возмутился тот.

– Мою маму отчим насмерть забил… – хрипло сказал Тартик, ухватив бывшего друга за грудки. – Она ведь слабая была. Так чем мы с тобой лучше зверя, который мою маму убил? Чем?!

– А ничем, – подошел к ним рыжий Сандер и хлопнул Тартика по плечу. – Ты молодец, парень! Не струсил. Не побоялся извиниться, когда понял, кем становишься. Ты сильный, а они как раз слабаки. У нас с теми, кто над слабыми издевается, даже говорить никто не станет. Обойдут, как кучу говна обходят.

– Неправда! – затряслись от обиды губы Мерека. – Я – не палач! Не зверь! Ты сам говорил, что слабаков давить надо!

– Дурак был, вот и говорил, – криво усмехнулся Тартик. – Им помочь нужно сильными стать, слышишь, Мерек, помочь.

– Он дело говорит, – вмешался Васька. – Ты думаешь, что сильный, так помоги тому, кто слабее. Бить его по морде просто, каждый дурак сумеет. А вот научить быть сильным… Научишь, до земли тебе поклониться можно. А будешь издеваться – станешь таким, как отчим Тартика.

Барлик отвел взрослых подальше, чтобы, не дай Благие, не испортили ничего. Он внимательно отслеживал эмоции каждого из детей и кивал. Не зря он привез сюда Ваську со товарищи. Ох, не зря. Тартик уже никогда не вернется к прежнему – это раз. Мерек и Валег задумаются, сильно задумаются – это два. Даже Кинс сейчас пытался понять, что происходит. Не принимал, но хотя бы пытался понять. Уже много.

– Думайте, братцы, – хмыкнул Васька и широко улыбнулся. – Сами. А то отвернутся от вас все, как жить-то станете? А мы пока с Тартиком и Саркисом на лам-истребителях покатаемся. Они у нас прирожденные пилоты. И сами космолетами управлять будут!

Ухмыляющиеся Рамек с Сандером подошли к упомянутым двоим и положили им руки на лбы. Саркис, мелкий, чернявый, болезненно худой мальчишка с затравленными глазами вечной жертвы, вскрикнул, а Тартик только выгнулся, когда каждому в мозг ударила огненная волна. Когда они открыли глаза, то поняли, что умеют управлять живыми машинами, знают, как те работают и что из себя представляют.

– Мамочка… – прошептал ошеломленный Саркис. – Мамочка, я умею! Я летать умею!

– И я! – вторил ему совершенно счастливый Тартик. – Умею!!!

Он расхохотался и закружился по площадке в танце.

– А палачей никто учить летать не станет, – издевательски поклонился Васька Мереку, разведя руки в стороны. – Палачам в небе не место!

Потом подхватил под руки Тартика с Саркисом и повел их к лам-истребителям. Пришлось долго уговаривать детдомовцев раздеться догола, живые машины отказывались принимать в кабину пилота, на которого было надето хоть что-нибудь. Наконец мальчишки разделись, и каждый из них медленно всплыл в воздух, скрывшись в открытых мембранах люков, сразу после этого с влажным всхлипом закрывшихся. Несколько минут ничего не происходило, а затем все три лам-истребителя низко загудели и медленно всплыли метров на двадцать вверх, втянув в себя опоры. Бесформенные овоиды превратились в стремительные, узкокрылые силуэты, на секунду задержались на месте и рванулись в небо, почти мгновенно исчезнув из виду.