на танцы шла…
Но почему я вздрогнул
и холодок —
          по коже, —
весенняя дорога
похожа!
Похожа!
С цветов,
          зарей вымытых,
сбивая росу,
я на руках вытянутых
сердце несу…
Идти неудобно —
улицы
          круты…
Несу я сердце
          к дому,
в котором —
ты.
Какое это сердце —
тебе
          разглядеть.
Какое это сердце —
тебе
          владеть!..
Веришь или не веришь, —
возьми его,
          прошу…
Я позвоню у двери
и сердце положу…
А ты опять рассердишься, —
есть из-за чего.
А ты не примешь
          сердца,
сердца моего…
Я это знаю, знаю —
и все же иду…
Улица
          сквозная
пророчит беду.
А людям удивительно:
человек идет
и на руках
          вытянутых
сердце
несет…


Радиус действия

Мне все труднее
          пишется.
Мне все сложнее
          видится.
Мгновеньями летят года, —
хоть смейся,
хоть реви…
И я из дома убежал,
          чтоб наконец-то вырваться
из радиуса действия
обыденной любви.
Я был самонадеян.
          Сел в самолет.
                     Обрадовался.
От молчаливой женщины
решительно уехал.
Но все равно остался
          в знакомом очень
радиусе.
Слова ее,
глаза ее
во мне звучали
          эхом.
Невероятный радиус!
Как от него
          избавиться?
Непостижимый радиус!
Нет никакого сладу.
И я на этом радиусе —
          как на булавке
                     бабочка…
И больно мне,
и весело,
и тяжело,
и сладко…
О, радиусы действия!
          Радиусы действия!
Они – во мне,
они – в любом,
и никакой
          межи!
Есть радиусы действия
          у гнева и у дерзости.
Есть радиусы действия
          у правды и у лжи.
Есть радиусы действия
          у подлости и злобы —
глухие,
затаенные,
сулящие беду…
Есть радиусы действия
          единственного слова.
А я всю жизнь ищу его.
И, может быть,
          найду.
А может,
мне
          не суждено…
Летят неразделенные
года!
Но, вопреки всему,
я счастлив
          оттого,
что есть на свете женщина,
судьбой приговоренная
жить
          в радиусе действия
сердца моего!..


Аленушка!!! Миленькая моя!!!

Аленушка!!! Миленькая моя!!!

А почему бы тебе не получить от меня письмо и из Кишинева?

Из столицы. Из города, в который мы вчера приехали. Между прочим, очень неплохого города.

Во-первых, он зеленый, как дьявол! И чистенький. И весь какой-то игрушечный. Чем-то очень похожий на Бухарест или Будапешт. Только не на центральные улицы этих городов, а на околоцентральные.

Из Одессы мчались на машине. Такс. ЗИМ. Доехали за два с половиной часа. Чуть-чуть устали. Долго рядились насчет гостиницы. Не хотели впускать нас. Нема мест. Проходит республиканский съезд учителей. И вся гостиница забита дядями и тетями с поучительно-снисходительным выражением лиц.

Вчера же осчастливили местных владельцев телевизоров. Появились на экранах. Читали стихи. Я, как и в Одессе, читал «Саган» и «Варну». Студия маленькая, помещается в бывшем гараже. Жара там такая, какая примерно была бы, если бы в центре пустыни Сахары какой-нибудь чудак развел костер и сел около него. Греться. В разгар лета. В полдень. Пока я прочел стихи, с меня сошло одна тысяча семьсот сорок восемь потов. Всем операторам студии я бы немедленно выдал звание Героев Советского Союза. Это ж не работа. Это ж адовы муки. Пекло. Но сейчас уже строится здоровенный домище. Будет новая студия. С января.

Сегодня у нас свободный день. Препремся осматривать местные достопримечательности. Домик Пушкина. Домик Щусева. И все такое прочее.

А завтра – конференция. Опять битых два часа слушать высказывания местных мыслителей. Опять нашего заслуженного фельетониста Л. Лиходеева окружит толпа гавриков, и каждый будет тянуть его за рукав. И говорить: «Знаете, у меня засорилась уборная…», «А у нас в квартире соседка стерва… Нельзя ли про все про это фельетончик тиснуть… Тема пропадает…».