– А вашей дочери никто не угрожал? – спросил он.

– Что? – спросил Лэйси. – С чего ей кто-то будет угрожать?

– Люди, сталкиваясь с чем-то странным, могут быть агрессивными, – пояснил Манус. – Фанатизм имеет множество проявлений.

– У нас в деревне такого нет и не будет, – произнес Лэйси. – Вреда нашей Анжделе никто не причинит. Наоборот: думаю, некоторые для ее защиты и жизни своей не пожалеют, особенно после того, как она исцелила Кэтлин.

– Если то, что вы рассказываете, правда, – подал голос Оскуро, – то слава ее уже растет, ширится. А это начнет привлекать других: отчаянных, потерянных. Найдется кто-нибудь, способный ей навредить… непреднамеренно. А еще будут и те, кто прибудет сюда единственно с этой целью на уме.

– Боже мой! – вскрикнула жена Лэйси и прижала ладонь ко рту.

Муж взял ее за другую руку и принялся нежно поглаживать ее пальцы.

– Сакатекас, – произнес Оскуро, скривился, будто от боли.

– Да, Сакатекас, – кивнул Манус.

– Что-что? – испугался Лэйси.

– Это город в Мексике, – объяснил Оскуро. – Однажды в деревеньке неподалеку объявился мальчик по имени Хосе Антонио.

– Хватит, – оборвал коллегу Манус.

– Нет, пускай говорит, – возразил Лэйси. – Мы имеем право знать такие вещи. Особенно если они могут как-то сказаться на Анджеле.

Оскуро поглядел на Мануса, испрашивая разрешения говорить, и получил в ответ устало-небрежный взмах руки. Тогда Оскуро продолжил рассказ:

– Хосе Антонио, по слухам, обладал даром вроде того, который сейчас приписывается вашей дочери. Излечивал больных, делал так, что из камней в бесплодной пустыне начинали бить ключи чистой воды. Имелись у него и стигматы, но только на запястьях. Местный епископ обратился в Ватикан за официальным подтверждением того, что мальчик творит чудеса, Мексика – весьма отдаленный регион, так что курия снарядила туда делегацию спустя почти год. Когда визитеры прибыли на место событий, мальчика они не обнаружили. Он был единственным ребенком у своего отца, и они жили вдвоем в маленьком домике, в котором на тот момент все оставалось нетронутым, включая даже кухонную утварь. Местная полиция терялась в догадках, а тамошний приходской священник признался, что исчезновение их обоих ввергает его в недоумение и растерянность.

Вечером, в самый канун отъезда, в дверь гостиницы, где остановились визитеры, постучали. На пороге стоял пожилой крестьянин – по виду бродяга, изгой. Был он весь в пыли, голодный и усталый. Он сказал, что прошагал сотни миль и заявил, что знает о судьбе мальчика и его отца. Наутро, едва рассвело, духовные лица отправились в пустыню. Проводник привел их к груде камней, под которыми, по его словам, покоились останки мальчика. Он стал копать, и вскоре все увидели кости, однако нельзя утверждать наверняка, сколько времени они там залегают и кому именно принадлежат.

Затем крестьянин провел их по каменистому откосу вверх, в какую-то пещеру с узким входом. Если бы проводник не посоветовал духовным лицам захватить с собой фонарики, они бы пробирались фактически вслепую, поскольку в пещере был кромешный мрак.

Тем не менее они нашли Хосе Антонио. Мальчик был мумифицирован и помещен в нишу, окруженную фетишами: статуэтками, резьбой, бижутерией, даже бутылками спиртного и сигаретами. Крестьянин указал на дыру в черепе, видимо, проделанную каким-то тяжелым предметом.

– Его убили? – прошептал Лэйси.

– Да.

– Но зачем? И кто?

– Виноваты жители той деревеньки, где он жил, – просто сказал Манус. – Во всяком случае, так полагаем мы. Возможно, его дар внушил им животный ужас, и они решили его убить – или же они испытывали такой трепет, что их психика надломилась. И они сочли лучшим вернуть мальчика в обитель Господа. В общем, он умер, и тут история заканчивается. Надеюсь, вы понимаете, отчего мы прибыли тайно, ночью и почему в отношении Анджелы следует принимать меры предосторожности. Наступили неспокойные времена, когда даже невинные ни от чего не застрахованы.