— Нет. Она жива и здорова. Просто мы живем не вместе, — наконец проговорил он, глядя на меня, сквозь табачный дым.

— Тогда почему ты жил в интернате? — не унималась я.

— Уверена, что хочешь знать? — уточнил Макс. Его тон стал грубым и циничным.

Я энергично закивала. Мне хотелось знать о нем всё, и как можно подробнее. Макс устало потёр подбородок, взъерошил свои волнистые волосы и, немного подумав, не торопясь начал рассказ:

— Я не знаю, кто мой отец, мама воспитывала меня одна. Мы жили небогато, но были счастливы. Потом у мамы появился мужик… — Макс сделал паузу и потушил окурок. Затем вернулся за стол и взял свой бренди. — Сначала было всё хорошо, но потом… — Макс сделал большой глоток. Костяшки его пальцев, крепко сжавших стакан, побелели от напряжения. — Потом он начал пить и обижать нас с мамой.

Слушая Макса, я боялась шелохнуться. Макс делился со мной сокровенным. Почему он рассказывает мне всё это? Он мог бы просто уйти от вопроса. Я живо представила маленького мальчика с фотографий в детской, лицо которого сейчас и было передо мной, моё сердце сжалось от боли и предчувствия чего-то ужасного.

— Мне было семь, когда всё случилось, — продолжал Макс. — Я пришёл из школы и сел за уроки, в своей комнате, когда эта пьяная скотина позвала меня. Он смотрел телек, а меня заставлял его переключать, ну, знаешь, типа пульта. И вот я сижу на полу, переключаю его, переключаю… И что-то отвлекся… А он схватил ремень, и начал меня херачить с такой злостью, будто бес в него вселился.

Макс медленно встал и повернулся ко мне спиной. Когда он задрал футболку, я ахнула и заревела — через всю его широкую загорелую спину красовались белые шрамы-отметины. Макс плюхнулся обратно на стул, и только зло усмехнулся, видя мои слёзы.

— Я плакал и звал на помощь маму. Я не понимал, за что он меня наказывает, — грустным, но по-прежнему ровным тоном продолжал рвать моё сердце Макс. — И тут удары прекратились, и этот урод рухнул рядом со мной замертво. Я увидел маму с утюгом в руках. Ей дали восемь лет, но вышла она раньше по УДО. — Макс вздохнул и закинул в род оладушек. Прожевав, он продолжил. — Не знаю почему, да это уже и не важно, моей тёте не разрешили меня взять к ней, поэтому семь лет я прожил в интернате. Тётя заперла мою комнату и сдала квартиру. На эти деньги она мне и купила первую гитару. Мама после тюрьмы, по понятным причинам, не смогла найти себе достойной работы, поэтому тётя помогла ей купить дом в деревне, где она сейчас и живёт. Там ей спокойней. А я говорю, что сирота, чтобы её никто не трогал. Понимаешь?

Я ничего не ответила. Да и что я могла ответить? Я ревела в голос, закрыв лицо руками, не в силах сдержать рыдания. Макс чертыхнулся, видя моё состояние. Он обошёл стол и встал передо мной на колени, отнимая руки от моего зарёванного лица.

— Успокойся, всё в прошлом, — заверил он меня, смягчившись.

Я бросилась ему на шею, сотрясаясь от всхлипов. Он обнял меня и гладил по спине, пока я не успокоилась. В его объятиях было так уютно и тепло, что я отстранилась от него нехотя. Он тут же встал на ноги и отошёл на пару шагов.

— Прости, я не знаю, что сказать… — попыталась извиниться я.

— Никогда не задавай вопросы, на которые не готова услышать ответы! — грубо огрызнулся Макс и начал методично убирать со стола.

Я хотела помочь, но Макс остановил меня.

— Ты сегодня и так неплохо потрудилась, иди спать, — сказал он, забирая из моих рук грязную тарелку. Его слова прозвучали скорее как приказ. Я поплелась к себе. — Не лезь ко мне в душу, и мы прекрасно уживёмся, — крикнул он мне вслед.